– В третьем? Где эти, с заработков? Что там?
– Посмотри сама, – Лариса снова села на постель, – посмотри.
Виктория Егоровна вышла из купе и вернулась через пять минут.
– Что? – не поворачивая к ней головы, спросила Лариса.
– Что делать теперь? – простонала Виктория Егоровна.
– Не те?
– Другие. Тех я запомнила, когда они вещи затаскивали. Не те. Что ж теперь…
Лариса тяжело вздохнула:
– Мне сказали, если я чего в вагоне увижу, чтобы виду не подавала.
– И мне, и мне сказали. Еще сказали, что у… убьют, если что не так, – Виктория Егоровна всхлипнула.
– А мы ничего и не видели, – неживым голосом произнесла Лариса. – Ничегошеньки.
– А если пограничники по документам увидят?
– А нас это не касается. Не касается – и все тут. Мы у них паспорта не проверяли, – Лариса решительно встала с полки.
Для нее все встало на свои места. Если тот, кто ей грозил, захочет убить, никто ее не спасет. Лучше промолчать.
Когда прошли пограничники и таможенники, Виктория Егоровна перекрестилась и облегченно вздохнула.
Когда поезд остановился на вокзале Города, Лариса открыла дверь вагона и вышла на платформу. Кто-то из пассажиров проходил молча, кто-то прощался. Четверка западенцев из третьего купе, прошла мимо проводницы, не прощаясь.
Лариса посмотрела им вдогонку и тихонько, одними губами, прошептала: «И не было ничего».
– Я не розумию российскои мовы, – в третий раз произнес Олесь Романчук.
И в третий раз человек, сидевший за столом напротив него скептически улыбнулся.
– И ще я вымагаю выклыкаты украинського консула, – сказал Романчук.