– Стоять! – скомандовал Никоненко.
Если бы вор был один, то шансов у него не было. С трех метров картечью промахнуться было трудно, практически невозможно. Но полковник в отставке Никоненко не знал, что около двери стоит второй человек.
Этот человек молча взмахнул левой рукой, поднимая стволы вверх, а правой ударил. Не сильно. Без замаха. Нож вошел хозяину дома под вздох.
Егор Степанович задохнулся, ноги подогнулись. Палец непроизвольно нажал на спуск, и грохнул выстрел.
Воры метнулись к входной двери, тот, что возился возле серванта замешкался, споткнувшись о тело Никоненко, и столкнулся в коридоре с его выбежавшей из спальни женой.
Она вскрикнула, но чужая рука сдавила ей горло и ударила затылком о стену. Раз, потом еще раз. Хрустнула затылочная кость.
Никоненко не умер сразу, собрав все силы, он выбрался в коридор и дополз до тела жены, окликнул. Но она не ответила. Егор Степанович ощупал ее тело и застонал, наткнувшись пальцами на рану. Он сразу понял, что жена мертва.
Закричать не хватило силы. Только стон. Егор Степанович подумал, что скоро в их квартиру придут, что люди будут смотреть на ее мертвое тело. У Никоненко еще хватило сил, чтобы поправить на мертвой жене ночную рубаху.
Потом сердце Егора Степановича остановилось.
Позавчера я позвонил Жовнеру и сообщил о своей беседе. Толик помолчал на том конце провода, а потом потребовал, чтобы я выехал в Киев немедленно. Я чуть было не согласился, потом взял себя в руки и потребовал один день на приведение в порядок личных дел.
Ночью мне снова приснился лес и запах крови, только на этот раз возле меня стоял не Зимний, а почему-то Жовнер, Михаил и Паша Ковальчук. Все остальное было обычным – листья, кровь, запах и мой беззвучный крик, и внезапное пробуждение посреди ночи. Я заставил себя снова лечь в постель, и снова – запах, кровь, крик.
Утром я предупредил Алиску, что уезжаю, мы съездили на вокзал за билет для меня. Мне удалось Алиску даже рассмешить пару раз. Это все, на что меня хватило. Алиска была рядом и словно в ста километрах. В свою личную жизнь Алиска меня пускает ровно настолько, насколько пускает и ни на миллиметр дальше.
И то, что я ее люблю вовсе ничего не меняет. Я до сих пор не уверен, что она испытывает ко мне что-то кроме дружбы. Это доводит меня до безумия, но тут я ничего не могу поделать. Я так и не научился понимать женщин. Особенно тех, кого люблю.
Мы попрощались с Алиской довольно холодно.
Дома меня ждала новость. Вернее, новость ворвалась в дом через час после моего возвращения с вокзала. Естественно, зазвонил телефон и, естественно, звонил вовсе не тот, кого я хотел бы услышать. Снова призрак из прошлого. На этот раз господин Петров.
Господин Петров очень вежливо спрашивал у меня, смогу ли я его завтра к утру принять у себя дома, а я сообщил ему, что не могу, что завтра утром планирую быть в Киеве.
– Вот и отлично, – обрадовался Петров, – там мы с вами и встретимся. На перроне, если вы не возражаете.
Я не нашел в себе сил возразить и назвал номер вагона.
И вот теперь стоял на пустом перроне и оглядывался по сторонам. Явиться ко мне должны были двое, Петров и Жовнер. Я перед отправлением поезда успел сообщить своему работодателю о странной просьбе о встрече, и тот заявил, что это ему совершенно не нравится, что он пошлет к чертовой матери любого, что разорвет вдребезги и пополам. Я решил дать ему такую возможность.
И он запаздывал своей возможностью воспользоваться. Я начал замерзать. Ночь спал плохо, хотя мой дежурный кошмар на это раз взял отгул.