Под позолотой - кровь

22
18
20
22
24
26
28
30

   – Что случилось? – спросил Грек.

   Глава 12

   Суета

   Графину нужно было сразу понять, что не будет удачи. Сразу же, после прокола с лоходромом. Нужно было бросать все и сваливать. Сказать Сявке и Локтю еще в кабаке, что пошел отлить и делать ноги. Так было бы лучше. Может, и быки бы остались живыми. Не поперлись бы за этой бабой.

   Подвело Графина чутье. Всегда выручало, а в этот раз – не повезло. С другой стороны, кто мог знать, что за бабу кто-то подпишется с пушкой? Никто не мог знать.

   Был еще, правда, у Графина шанс слинять на набережной, после того как Сявка шею тому козлу в желтой рубашке сломал. Или уже на пляже не связываться с этим мужиком, а переждать в тени. Может, если бы шалава не подняла крику, мужик со стволом бы и не прибежал? Надо было, чтобы парочка спустилась на пляж, а уж когда мужик блядь свою разложил бы на песочке, тогда и врезать.

   Или они заметили, как Сявка и Локоть бабу ту харили? Теперь можно до самого гроба голову ломать – что да как. Пацанам головы уже сломали.

   Графину еще повезло, что мужик тот мимо его проскочил, сразу к пацанам. А то бы сейчас Графин лежал там же. Вот зараза, и откуда он взялся? И ствол у него был с глушителем. Графин сразу и не сообразил, что тот стреляет.

   Потом уже, когда с головой Сявки что-то произошло, а Локоть побежал, Графин начал соображать, а все понял только тогда, когда сам подошел к лежащим пацанам и увидел, что случилось с их лицами.

   Вот тут Графин и побежал. Не хватало только, чтобы его кто-нибудь засек над покойниками. И Графин побежал. Даже не успев сообразить, куда и зачем бежит. Во всем городе было единственное место, которое он хоть отдаленно мог считать берлогой – та хата, что они утром сняли у алкаша.

   Еще порадовались, что дешево, и что алкаш согласился сдать хату полностью, все две комнаты и кухню, а сам ушел жить к приятелю. Хата была пошарпаная, комнаты давно не ремонтировались, но до моря было рукой подать, и никто не лез в душу – что делают жильцы, кого привели и не шумят ли, не дай бог. Все шмотки там остались и ксива. Нужно было прийти в себя и забрать барахло. Только об этом Графин и думал, пока бежал к дому. Влетев в комнату хватанул водки из прямо из горлышка и сел на кровать.

   Разило блевотиной, которую он сам и разлил из перевернутого ведра. Графин сорвал с кровати простыню и вытер лицо. Жарко, душно. Стащил, не расстегивая, через голову рубаху, бросил ее на кровать. Хреново. Все хреново. Бежать надо. Не сидеть, как пидор, в этой хибаре, а бежать. Хоть пешком, хоть тачку угнать.

   Подумав о тачке, Графин вспомнил о Пне. Крутит, наверное, сейчас баранку и не знает, что здесь произошло. А если бы не поехал – точно вместе с быками на бабу полез бы и лежал бы сейчас на пляже. А ведь не хотел ехать.

   Судьба – хитрая штука. Никуда от нее не денешься, как бы не выначивался. Написано на роду – так оно и будет.

   Графин схватил сумку, проверил на месте ли ксива и бабки, сунул в сумку то барахло, которое успел днем вынуть. Из бокового кармана достал выкидушку. Нажал на кнопку, и лезвие со щелчком выскочило наружу. Нормальное перо, двенадцать сантиметров стали и упор для пальца. Графин еще раз нажал на кнопку – лезвие спряталось.

   Зачем-то оглянувшись по сторонам, Графин порылся в сумках пацанов и вытащил деньги. Сявке и Локтю бабки сейчас не нужны.

   Можно уходить. Можно было уходить. Повернувшись к двери, Графин понял, что снова допустил ошибку. Не нужно было возвращаться сюда. Нужно было бежать, как есть, бросить все и бежать. А теперь поздно. В дверях стояли два местных пацана.

   – Погулял? – спросил один из них.

   – Ага, – кивнул Графин, лихорадочно соображая, что делать.

   – А остальные?..

   – Там по дороге задержались, решили бабу на набережной снять, – это был шанс, сказать, что он ушел вперед и не знал, как они там развлекались, и что замочили местного.