Неприятно вот так идти в неизвестность, имея за спиной этот хлам, эти отбросы. Палач попытался отогнать эти мысли и с ужасом вдруг понял, что не может переключиться на боевой режим. Не может – и все.
Он не чувствует обстановки, не пытается даже представить себе, где может находиться второй из тех, кто загружал микроавтобус. И кто может находиться в помещении.
Первым противника заметил Бес. Он что-то негромко вскрикнул и выпустил длинную, в полмагазина, очередь.
Палач увидел, как фонтанчики от пуль метнулись по луже к бегущему человеку, взбежали по ногам верх, опрокинули человека и замерли темными пятнами на его груди.
– Есть, сука, есть! – крикнул Бес и обернулся к Палачу.
Бес смотрел на Палача, Солдат, вынырнувший из-за спины Беса, зачем-то наклонился к убитому, поэтому никто из них не заметил, как открылась дверь в здании. Палач короткой очередью прошил открывшуюся щель, левой рукой рванул дверь на себя, одновременно приседая.
В открывшемся коридоре было темно, несло горячим металлом и прокисшей едой. Палач выпустил очередь низко над полом, на уровне колен. Одна пуля с визгом из чего-то высекла искры. Кто в темноте закричал, что-то с грохотом и стеклянным звоном опрокинулось.
Палач все еще не мог сосредоточиться. Он успел только сильным ударом подсечь бросившегося в темноту Солдата.
– Куда? Лежать.
Кто-то в глубине продолжал надсадно кричать, оглушительно грохнуло, и Палача обсыпало осколками мела. Из помпового стреляли, отметил Палач про себя и выстрелил в то место, где только что полыхнул сноп огня. Ответный выстрел был уже направлен пониже. Слишком низко, подумал Палач.
Если бы пол был не деревянный, а бетонный, или выложенный плиткой, картечь рикошетом могла бы достать и его, и Солдата.
Автомат ударил неожиданно над самой головой Палача. Бес стрелял в темноту, стоя в дверном проеме, не обращая внимания на то, что в светлом прямоугольнике он сейчас великолепная мишень, а может, просто не понимая этого.
Открыл огонь лежащий Солдат, к нему присоединился и Палач. Он не слышал ничего, кроме выстрелов, не слышал, стреляет ли кто-нибудь в ответ, продолжается ли тот крик в темноте. Он просто стрелял, словно куда-то исчез весь его опыт, словно это его первая операция, словно он просто кромсает темноту, пытаясь прорубить в ней дорогу для себя.
Автомат Беса замолчал, тот завозился с заменой магазина, щелкнули затворами автоматы Солдата и Палача.
– Вперед, – скомандовал Палач, перезаряжая автомат.
Вот интересно, из-за чего так болит голова? Из-за бессонной ночи, из-за пьянки, из-за девочек или из-за целого дня, проведенного перед компьютером?
Или из-за всего сразу. Гаврилин залпом осушил стакан воды с аспирином и закрыл глаза. Как же, как же. Строчки забегали у него под веками, вызывая зуд и жжение. Гаврилин застонал и открыл глаза.
Сойду с ума. Честное благородное слово – просто возьму и рехнусь. В дурдоме хорошо, там дают поспать, не поят алкоголем и не заставляют заниматься всякой фигней. Сядешь себе потихоньку вечерком, закинешь удочку в тазик и жди, пока клюнет.
Подождать пока клюнет, конечно, можно и здесь, только клюнет здесь жареный петух и так, что все уколы серы в сумасшедшем доме покажутся материнской лаской.
День у Гаврилина выдался на редкость удачным. Первую половину он честно просидел над планами Центра досуга, пытаясь в очередной раз представить себе, как сможет Палач перекрыть шестью своими уголовниками пятнадцать возможных проходов.