– Катя, ты любишь своего мужа? Любишь? – Катя молчала.
– Молчишь… Тогда мы попросим подняться на сцену ее супруга. Его зовут Олег. Иди сюда, – Агеев поманил его к себе пистолетом.
– Останови это, – сказал Гаврилин.
– Не могу.
– Не можешь?
– Не могу. Он теперь не послушает никого. Его теперь можно только убить. – Палач говорил это без сожаления, просто констатировал.
Только убить. Просто взять и выстрелить в кривляющееся лицо ублюдка. Гаврилин мельком глянул на Агеева и уже не мог оторвать глаз.
Он же сходит с ума, подумал Гаврилин, он просто сходит с ума. Или он уже сошел с ума?
Девятнадцатилетний мальчишка, с кривящимися в истерике губами, с пеной, летящей изо рта при каждом слове, стал полным хозяином жизней несколько десятков людей. Ни в чем не повинных людей.
Сейчас он этих мужа и жену заставит убивать друг друга, а потом выведет следующую пару, а потом следующую, а потом…
Гаврилин снова сглотнул, чтобы отогнать подступающую тошноту. Полтора месяца назад все это выглядело иначе. Он был отделен от всей этой грязи системой и своими проблемами. Наблюдатель ломал голову, зачем все это планируется, ему мучили вопросы зачем и как, и он даже не задумывался над тем, какой ценой.
Он ведь сам тогда отобрал из общего списка кандидатов для группы Палача этого солдатика. Сам включил его в рекомендательный список для Палача. Сам.
– Ты собираешься смотреть на это и дальше? – спросил Гаврилин.
– Не знаю.
– Что ты не знаешь? У тебя есть оружие?
– Есть.
– Так что же ты?
Палач повернул лицо к Гаврилину и улыбнулся:
– А ведь меня называют Палач, а не Спаситель. С чего это ты решил, что я стану кого-то спасать? Это ведь мой новый способ самоубийства. Так ведь ты сказал?
– Какая же ты все-таки сволочь!