– Не спеши. Ты можешь попытаться убедить меня в том, что на самом деле у меня ничего не записано на диктофоне, и я просто в холостую гоняю пленку. Гоняю и убеждаю себя в том, что слышу разговор с Жориком. Но это все фигня, милый мой. Если бы у меня не был записан разговор, то ты слышал бы предыдущую запись. Я сегодня хватанул первую попавшуюся кассету, а на ней было интервью с одним мелким политическим деятелем городского масштаба. Я писал поверх его. Поверх. И ты не должен был слышать тишину, ты должен был слышать, как мужичок поливает грязью городское руководство. Это в том случае, если бы я запись не делал. А если бы я в приступе идиотизма включил диктофон перед Жориком, а сам не понял, что именно он говорил, то ты и тогда не услышал бы тишины на кассете… Понял – нет? Я внятно объяснил?
– Вы снова…
– Пошел ты на хер, – оборвал Звонарева Шатов. Ты уже ляпнул все, что мог. У тебя не получилось. Заткни себе в задницу свои рассуждения. Думать нужно было быстрее. Соображать.
– Шатов, – после минутной паузы окликнул Звонарев.
– Да.
– Ты сам виноват, – в голосе теперь была только усталость и злость. – Мы не хотели этого.
– Чего? Штурмовать меня будете? Давайте. Я редко стреляю в людей, но тут сделаю исключение. Вы только потом не обижайтесь, если зацеплю кого.
– Мы не обидимся. И убивать вас не будем. Мы просто подождем, когда наступит утро и вас свалит очередной приступ.
– Захекаешься ожидаючи, – пообещал Шатов.
– Откуда такая уверенность? Вы не забыли случайно двух приступов?
– А третьего не будет.
– Еще раз спрашиваю, откуда такая уверенность?
– А с самого утра. Когда я потребовал, чтобы меня отвязали, Дмитрий Петрович объяснил мне, что в любую минуту меня может скрутить, Светлана бегала за новым соком, чтобы успеть заменить дозу… А на самом деле вы должны были мне сказать, что мне решили порцию не уменьшать. Как потом Дмитрий Петрович, собственно, мне и сказал.
– И что это вам дает?
– Это мне дает то, что в соке не было препаратов. Не было! Слышите, великие психиатры и психологи? Лекарство было в еде.
– И что, опять-таки, это вам дает? – снова переспросил Звонарев неопределенным тоном.
– А это дает то, что препарат у вас такой, что дозы у него не уменьшаются. Либо да, либо нет. Либо пять часов, либо вообще никак. Так ведь?
Звонарев промолчал, но Шатову показалось, что в динамике слышно тяжелое дыхание. Волнуется. Или злится.
– И тогда получается, что на ночь вы вообще не даете пилюль. Тут уже начинает действовать чистая психология. Я дважды попал под раздачу и не захочу просто так схлопотать третью. А на ужин, как раз, микстуру боли и не выдают.
– Вы в этом уверены?