Рождество по-новорусски

– Так то – солдат, – проворчал Гринчук. – И то – ребенка.

Посмотрел на часы. Оставалась еще пара дел.

А вот у Геннадия Федоровича дел уже не было. Во всяком случае, он так думал. Собственно, дел с самого утра почти не было. Казино и ресторан уже были готовы давно, и нужно было только устраивать открытие. Можно было устраивать открытие, но почему-то не хотелось. В голову лезли смутные подозрения и опасения. Он уже как-то собирался открыть именно это казино и именно этот ресторан. И чуть не поплатился жизнью. И загремел на три месяца в дурку.

Все дела, которые выполнял Геннадий Федорович уже который день, сводились к ожиданию неприятностей. Он не знал каких. Не представлял себе, с какой стороны эти неприятности нагрянут. Но отчего-то был уверен, что неприятности непременно будут. И очень важно будет их не преодолеть, а просто пережить. Очень важно. И трудно. Чертовски трудно.

Гиря сидел у себя в кабинете и смотрел на стрелки настенных часов.

Секундная стрелка легко скользила по кругу, наматывая время. Она суетилась, минутная и часовая стрелка от этой суеты выглядели спокойными и медлительными, но именно секундная стрелка делала циферблат живым.

К Мехтиеву Гиря так и не поехал. Саня позвонил, но Гиря сослался на то, что болит брюхо. Мехтиев посочувствовал, но не настаивал.

Сане Гиря не верил. Боялся и не верил. И ничего не мог поделать. Это раньше, когда был жив Андрей Петрович, Гиря мог смотреть на Саню несколько свысока, зная, что Андрей Петрович, если что, отмажет.

Покойный Андрей Петрович. И грохнули его люди Мехтиева. И получается, что самого Гирю спасли люди Мехтиева. Но легче от этого не становилось. И любви к Мехтиеву это не прибавляло.

Минутная стрелка наконец доползла до шестерки, а часовая до середины между десятью и одиннадцатью. Можно уходить домой. Хотя, можно было вообще не приходить.

Гиря посмотрел на бутылку водки, стоящую на столе перед ним. Даже пить не хотелось. Абсолютно. Пора уезжать.

Охрана тоже ждала, когда Гиря уедет. Охране не нравилось сидеть и ждать шефа под дверью кабинета. Раньше, до проклятых летних разборок, в которых погибло столько пацанов, Гиря жил значительно веселее. Веселее, соответственно, было и охране.

Сломался Гиря, шептались пацаны. Айзеры Гирю прижали. Вон как на рынках да на «стометровке» потеснили Гирю.

Пацаны шептались, но не спорили. Нужно ждать – подождем. Уходить от Гири тоже не спешили, справедливо полагая, что Гиря еще может прийти в себя, и тогда предателям не поздоровится.

Охранники, сидя в вестибюле, ждали. Ждали, когда Гиря спустится вниз. Но вместо этого кто-то постучал в дверь. Уверенно так постучал, по-хозяйски.

– Кто там? – спросил охранник и открыл окошко.

Что именно ему ответили с улицы, остальные пацаны не поняли, но охранник отшатнулся от двери и торопливо отодвинул засов. В холл вошел Гринчук.

Его все узнали сразу.

– У себя? – спросил Гринчук.

– Это… – растерянно протянул охранник.