– О чем разговор, Гиря, – всплеснул руками Садреддин Гейдарович. – Пора. Мне совсем не нравится это.
Мехтиев оглянулся на сидящего возле стены Али.
– Ты мне веришь, что я не брал тех бабок? – спросил Мехтиев. – Веришь, Гиря?
– А это никого не парит, – Гиря налил себе еще вина и залпом осушил фужер. – Верю я тебе, или не верю – четыре лимона – это четыре лимона. И все хотят получить долю.
– О чем ты говоришь, Гиря?
– А в общак отдать нужно? Или ты решил на всех положить?
– У меня нету тех денег. Мы ничего не нашли на заводе.
– Точно? Значит, искали все-таки? – глаза Гири приобрели хитрое выражение.
– Сегодня искали, после того, как не нашли твоих людей…
– И это тоже. Херня получается, братан. Три моих пацана находят и отбивают мальчишку, я тебе их отдаю, а они исчезают.
– Я им отдал премию, и они уехали, – сказал Мехтиев, нервно перебирая четки, – а я повез мальчишку.
– Правильно, ты захотел туда, наверх. На самый верх, чтобы потом на меня плевать, на всех плевать. А что люди подумают? Что ты решил и рыбку съесть и в кресло сесть? – Гиря снова налил вина. – Нужно делиться.
– Я мог бы отдать в общак долю, – сказал Мехтиев, – из своих денег.
– Вот и отдай.
– Но эти, – Мехтиев поднял палец вверх, – подумают, что я и вправду деньги забрал.
– А мне на это…
– Тебе! – взорвался Мехтиев.
Шнурок у него в руках лопнул, и четки покатились по полу.
– Тебе! Да кто ты такой, чтобы ко мне лезть? Самый умный, да? Самый крутой, да? Что ты затеял, Гиря? Меня подставить решил? Меня свалить собрался? Я тебе жизнь спас, забыл?
– Помню, я, Саня, все помню. И как твои люди Андрея Петровича замочили, и как ты рынок у меня забрал и «стометровку». Это ты меня, Саня, подставить хочешь. Ты хочешь закорешиться с теми, – рука указала вверх. – Ты, может, уже и с Виктором Евгеньевичем договорился меня списать? А?