– Знаете, почему? – спросил Гринчук. – А потому, что вы не позволили бы мне на него нажать. У меня не было доказательств. Не было. И нет, кроме вот того тайника. Но для вас ведь этого мало? Что для вас слова какого-то мента для новых русских, против слова самого Леонида Липского? Ведь он только что пережил шок! Он только что потерял всю свою семью… Даже если бы я заставил Шмеля признаться, вы поверили бы мне? Скажите, Владимир Родионыч!
Владимир Родионыч отвернулся.
– А вы, Полковник? Вы меня поддержали бы? Согласились бы со мной? А если бы согласились? Что бы вы сделали Леониду Липскому?
Гринчук сжал кулаки.
– Леня был умным мальчиком. Он все хорошо придумал. Не Шмель его заставил, нет. Это Леня Липский уговорил Шмеля. Я знаю. Я знаю. Леня Липский слишком беззащитен. И потому очень жесток. Главное – не пустить все это во внутрь себя. Отец, дети – чушь, они там, снаружи. Они чужие. А для Лени Липского ценным может быть только Леня Липский. Единственное, что он научился уважать, это свои желания. Он просто не мог себе представить, что за осуществление желания его может ждать наказание. Он никогда не бывал наказан. Никогда!
– Знаете, – ровным голосом произнес Гринчук. – Вы не понимаете одной простой вещи. Ерундовой вещи. Вы, умные и богатые, сильные и влиятельные, не понимаете, а затраханные рутиной и начальством менты – знают. Знают очень точно, что не они останавливают большинство преступлений. А страх перед наказанием. Он живет в каждом человеке, и не дает совершать ошибки. Вы лишили своих детей страха. Вы лишили Леню Липского страха. Они не научились бояться.
– Права была его классная руководительница. Они беззащитны. Только не перед будущей жизнью. Они беззащитны перед самими собой. И потому жестоки.
– Я сам хотел его убить, – сказал Гринчук. – Своими руками. Но я… Я не имею права убивать. Не могу себе этого позволить. Я могу только разрешить им довести все до конца. Все – до конца.
– Четыре миллиона, – сказал Гринчук. – Это так много, что вы поверили. Вы поверили, будто все – ради них.
– Мне не нужны деньги, – сказал Гринчук. – Я плаваю в дерьме, и если я это дерьмо впущу в себя, то… То, что от меня останется? Я утону. А я не хочу тонуть. Я хотел, чтобы мне поверил Шмель и поверил Липский. А это значило, что в это должны поверить и вы. И Нина. И… Все.
– Вы думаете, что мне это было легко? – спросил Гринчук.
Никто не ответил.
– Пойду я, – сказал Гринчук. – А то там Михаил может начать нервничать.
Гринчук прошел через холл к выходу.
– Пойду я, – повторил Гринчук. – Очень хочется спать.
Гринчук вышел.
Владимир Родионыч вдруг понял, что, не отрываясь, смотрит на мигающие елочные огни. Смотрит не отрываясь. До рези в глазах. И что от напряжения на глазах выступили слезы. От напряжения, сказал себе Владимир Родионыч.
Гринчук неожиданно вернулся.
– Он его из пистолета убил? – спросил Грнинчук.
– Да, – ответил Полковник.
ebooksa