– И не дергайся, – сказал тот же голос. – Если что-то не сложится с этим пацаном, начнутся проблемы у тебя и твоих детей. Или ты будешь их в сейфе держать?
И связь оборвалась.
Руки у Липской затряслись. Она чуть не выронила телефон. Что-то закричала, замахала руками. Когда к ней бросилась повариха, а затем и горничная, стала отбиваться, выкрикивая что-то нечленораздельно.
Ее скрутили уже охранники, которых в доме за последний час стало значительно больше.
Наталью с трудом уложили в постель, дали каких-то противных лекарств. Истерика прошла, но все тело Липской продолжал бить озноб.
«Поняла?» – повторял голос.
Поняла? Поняла? И даже когда уши были зажаты подушками, голос все равно звучал.
Когда приехал вызванный охраной Липский, Наталья бросилась к нему, прижалась, обхватив за шею, и зашептала, словно в забытьи:
– Отдай им деньги, Олежек. Отдай. Они ни перед чем не остановятся. Они убьют меня. Или наших детей. Они сказали. Они могут. Пожалуйста.
Потом Наталья успокоилась немного и заснула.
Деньги привезли к полуночи. Все два миллиона. Полностью.
Липский сидел в кресле, рассматривая деньги, лежащие на столе перед ним.
Зазвонил телефон.
– Липский.
– Что ж ты, козел, делаешь? – спросил знакомый уже голос. – Я ж тебе сказал, что ни каких ментов. А ты?
– Я ни к кому не обращался… Честное слово…
– Не звезди. Это ты будешь своему менту, Гринчуку, лапшу вешать. Твой пацан уже наполовину подох.
– Но я…
– Ты, козел. Я мог бы уже твоему пацану пальчик отстричь, но я добрый. Я тебя накажу по-другому. Не два лимона теперь с тебя, а четыре. Понял? Четыре!
Липский дрожащей рукой взял со стола карандаш и написал на листке четверку. Приписал шесть нолей.