— Щас мы его потревожим! — зло прошептал Кирьян и, достав из кармана свисток, громко засвистел.
По переулку прокатилась длинная переливчатая трель. Ощутимо ударившись макушкой о притолоку, на улицу выскочил перепуганный милиционер. Роста аршинного, зато по облику сущий мальчик. На щеках белесый пушок. Похоже, его кожа еще не ведала бритвы.
— Вы посмотрите, какой кочет выпрыгнул! — радостно оскалился Кирьян.
— Пенек что надо, — согласился Макей.
— Чего вам надо? — Голос у юноши оказался высоким и строгим, видно, от страха.
— А вот чего! — Кирьян поднял руку и выстрелил ему в голову. Парня швырнуло на будку. Раздался треск. Неуклюже завалившись на бок, милиционер поджал ноги и застыл.
— Уходим! — крикнул Кирьян.
— Куда теперь?
— Гони к Крымскому мосту.
— Понял. У моста автомобиль остановился у точно такой же будки. Через окошко было видно, что над столом согнувшись сидел милиционер. Такой же молодой, правда, у этого пробивались усы, совсем реденькие.
Кирьян засвистел. Заскрежетала пружина отворяемой двери, и на пороге появился милиционер.
— Второй, — произнес Кирьян и нажал на курок.
— Куда теперь?
— На Пречистенку гони, — приказал Кирьян, подгоняемый азартом. — Там две милицейские будки. Сейчас мы их, как крыс, всех повыведем.
Со скрежетом переключилась в темноте первая передача. Звук этот был похож на звук передергиваемого затвора. Обдав убитого густым выхлопом, машина рванулась дальше.
Дзержинский никогда не повышал голоса. Он говорил спокойно, вдумчиво, тщательно подбирая каждое слово, но у собеседника создавалось ощущение, что он стоит под ледяным душем. Было бы намного проще, если бы председатель ВЧК грохнул кулаком по столу, пустил бы по матушке, а то в порыве чувств рванул бы на себе гимнастерку. Но он вел себя так, будто ровным счетом ничего не произошло, только интонации, глуховатые и вибрирующие, вмиг наэлектризовали атмосферу.
— Признаюсь, я очень рассчитывал на вашу помощь. В Петрограде, товарищ Сарычев, вы показали себя с лучшей стороны. Но здесь, прямо скажу, ваши действия пробуксовывают. Только за одну ночь жиганами было убито девятнадцать милиционеров! Теперь остальные сотрудники боятся выходить по одному на дежурство.
Вроде и не было в Дзержинском ничего особенного. Узкое лицо с острой бородкой, неширок в плечах, чем-то он напоминал земского врача. Но стоило ему остановить взгляд на собеседнике, как тот сразу чувствовал силу его взгляда, глаза Дзержинского будто бы выворачивали душу наизнанку. Председатель ВЧК смотрел прямым немигающим взором, казалось, он способен был разгадать самую потаенную мысль собеседника. Будь Дзержинский другим, и разговор сложился бы совсем иначе. Заговорили бы матюками, как обыкновенные мужики, не обремененные многими комплексами, отправили бы друг друга по матушке. Глядишь, и на душе бы полегчало. Но белая кость выпирала из Феликса Эдмундовича острыми углами даже через туго застегнутую гимнастерку. А потому приходится слушать его размеренный монолог и гасить собственные нешуточные эмоции, которые грозились прорваться в Игнате клокочущим гейзером.
Приходилось изображать из себя невинную курсистку и молчаливо пялиться на носки собственных сапог.
— Мы делаем все возможное, товарищ Дзержинский. Конечно, не все получается… Но за это время было поймано и передано революционному суду три десятка жиганов и уркачей. В концентрационные лагеря на перевоспитание отправлено несколько сотен карманников, домушников и воров всех мастей. Накрыли около пятнадцати блатхат, — неторопливо перечислял Игнат Сарычев. — А позавчера изловили Ерофея Егорника. На счету этого душегуба почти тридцать человек.
ebooksa