— Виноват ты или нет, решать не мне. На то есть соответствующие органы и процессуальные нормы. А здесь у нас — правила внутреннего распорядка, которые одинаковы для всех. С этим понятно?
— Да, — коротко ответил Чертанов, вспоминая, как Сафин говорил ему, что отдельные камеры некоторых персон ничем не отличаются от гостиничных номеров люкс.
— Единственное, что я могу для тебя сделать, — продолжал полковник, — так это поселить в «хату», где народу будет поменьше.
— Я слышал, что сотрудники милиции содержатся отдельно?
— Забудь об этом! — отрезал Сафин. — Если держать каждого мента в отдельной камере, тогда у нас для остальных зэков места не хватит… Таранчук! — Когда на зов явился верзила-прапорщик, полковник уже не смотрел на Чертанова. — Увести!
Прежде чем покинуть кабинет, Чертанов оглянулся и успел заметить на губах Сафина улыбку, не сулившую ему ничего хорошего.
Дверь закрылась, грохнув металлом, и Чертанов, встав у порога, напрягся от внимания множества глаз. В камере было тесно, шконки, сколоченные в два яруса, казалось, упирались в потолок. И с них взирали на вошедшего не то черти, не то размалеванные под них грешники.
Сдержанно и спокойно Чертанов поздоровался, и тут же с самой дальней шконки послышался густой бас:
— Кто такой, как звать?
Михаил рассмотрел в углу камеры молодого мужчину, лет тридцати, сидящего по-турецки. Он самозабвенно резался в «стирки» со своим приятелем. Спина чуть согнута, плечи опущены, он лишь на мгновение удостоил Чертанова пытливым взглядом и вновь углубился в карты.
— Михаил Чертанов.
— Я не о том, по жизни ты кто? — без интонаций поинтересовался мужчина и с остервенением шлепнул картой, беря крупную взятку.
Чертанов задержал взгляд на его пальцах, черных от наколотых перстней. На плечах звезды — типичный отрицала. Статус высокий. Настоящий блатной.
— Братва, так это же мент, — раздался восторженный голос откуда-то сбоку. — Вот так гость пожаловал! Бес собственной персоной! Это по его милости я здесь парюсь!
Чертанов резко обернулся. На соседних нарах, свесив босые ноги, сидел замухрышка, в котором ему нетрудно было опознать одного из своих «крестников».
— А я-то уж думал, что не поквитаюсь. — Замухрышка сунул босые ноги в тапочки, хлопнул себя ладонями по тощим ляжкам и, поднявшись, сделал в направлении Чертанова небольшой шажок. — Ну что, власть переменилась? Готовь очко в аренду, мусор!
— Мусор?
Сразу трое парней спрыгнули со своих нар и, плотоядно сверкая золотыми зубами, направились к Чертанову.
Теперь он был тигром, окруженным сворой псов. Пусть он затравлен, но все еще достаточно силен, чтобы сомкнуть челюсти на горле врага.
Сбоку раздалось какое-то настораживающее шуршание. Михаил резко повернулся на звук и увидел, как один из блатных, сидящий на ближайшем шконаре, отжался на руках, приготовившись ударить его ногами в спину. Чертанов попытался увернуться, но было поздно — подошвы кроссовок ударили его в плечи и вытолкнули на середину камеры. Чертанов перешагнул черту, разделявшую его с зэками. Равновесие мгновенно было нарушено, и, словно по команде, со всех сторон на него бросились сидельцы. Он почувствовал, как кто-то ухватил его за руки, еще двое повисли на ногах, стараясь опрокинуть на пол. Очень тяжелый и сильный противник навалился на спину и пытался перекрыть Чертанову кислород, стиснув ему горло. Он споткнулся о коварно подставленную ногу и, не удержавшись, опрокинулся на пол, разбивая лицо о край шконки. Его вдавливали в каменный пол, не давая возможности подняться. Кто-то неведомый и очень грубый срывал с него одежду. Михаил услышал, как зловеще затрещала рубаха, разбрасывая по камере отлетевшие пуговицы. У самого лица он увидел чью-то ногу и вцепился в нее зубами. Раздался истошный вопль, и он почувствовал во рту противный вкус крови. Хватка сзади на мгновение ослабла, он чуток приподнялся, но в следующую секунду натиск, еще более отчаянный, буквально вжал его в пол. И Чертанов с ужасом успел подумать о том, что у него не хватает сил даже вздохнуть.