Медвежатник

— Знаю, милая, его зовут Андрей. Смею тебя уверить, милейший человек!

Савелий невольно улыбнулся, вспомнив о том, как несколько дней назад милейший человек разбил лбы двум городовым.

— Куда изволите, Савелий Николаевич? — извозчик попридержал малость лошадку, когда они отъехали уже изрядное расстояние.

— А ты, я вижу, позабыл, — укоризненно произнес Савелий. — Вези меня на Большую Дмитровку.

— Уразумел, Савелий Николаевич, — отозвался извозчик и кнутом поддал по крупу лошади.

На Большой Дмитровке находился дом Левитина, где Савелий Николаевич снимал в третьем этаже четыре комнаты.

Глава 10

Аристов в ярости метался по кабинету, словно раненый тигр. Он размахивал в воздухе «Московскими ведомостями» и сердито выговаривал:

— Что же это творится? Не проходит и дня, чтобы грабители не вскрыли какой-нибудь сейф. По всей России у меня два десятка донесений, и в каждом из них говорится об ограблении банков!

— Разрешите заметить, ваше сиятельство, в России действует, скорее всего, несколько преступных шаек, — проговорил Макаров, чиновник по особым поручениям. Он был небольшого росточка, совершенно лыс, отчего его голова напоминала невызревшую дыню. Сергей Гурьевич Макаров носил костюм темно-синего цвета в мелкую светлую клетку и даже по большим праздникам никогда не менял своего наряда. Единственное, что он позволял себе перед Рождеством, так это тонкую трость с набалдашником из слоновой кости. В обычные дни в его руке находился крепкий посох, больше смахивающий на дубину, который он неустанно перебирал между пальцами, как опытный жонглер привычную кеглю. Секрет его любви к синей материи заключался в том, что Макаров не переваривал иного цвета. И, как втайне говорили злопыхатели, даже исподнее у него было темно-синего цвета. В злой шутке была значительная доля правды — Макаров имел с дюжину совершенно одинаковых костюмов и столько же пар обуви одного фасона. Увидеть его в ином одеянии было невозможно.

Скорее всего, постоянство Макарова было издержкой профессии. Свою карьеру Сергей Гурьевич начал с обыкновенного филера, главной чертой которого всегда была неприметность. Он был вынужден слиться с фасадами зданий, чего невозможно было осуществить в более светлых нарядах.

Сергей Гурьевич был почти легендарной личностью. Территория, которую он курировал, в Москве считалась самой благонадежной. Он знал всех рецидивистов, мошенников, карточных шулеров. А о его проницательности воры слагали легенды. Бывает, заявится к какому-нибудь храпу, сядет на услужливо подставленный стул и молвит без затей:

— Вот что, Иваныч, привиделся мне сон, будто бы ты ювелира Мельникова решил ограбить.

Перепуганный храп неистово божится:

— Да разве бы я посмел, Сергей Гурьевич! Да пусть меня черти на тысячу кусков растащат, ежели так.

— А ты не боишься, что бесы и впрямь растащить смогут? — назидательно замечает ответственный чиновник, поднося водочку к губам. И, опрокинув в горло хмельной напиток, добавляет: — Вот что я хочу тебе сказать, охальник: если надумаешь порядок на моей территории мутить, так я тебя враз каторгой образумлю.

— Так как же мне быть, ваше благородие, — жалостливо канючит храп, — кормлюсь я.

Макаров посмотрит на татя хмуро, понимая, что наставлять вора мудреными речами так же бесполезно, как кормить волка морковкой.

— Каждый из нас своему ремеслу обучен, а только я хочу заметить тебе, нерадивый, даже волк подле своей норы овец не таскает, — и, оставив хозяина в полном недоумении, покидает барак.

Сергей Гурьевич Макаров имел целый штат осведомителей, среди которых были извозчики, актеры, публичные барышни. Каждый из них за небольшую плату готов был наблюдать не только за подозрительными личностями, но и присматривать за полицейскими чинами, сдружившимися с влиятельными храпами.