Медвежатник

— А вот этого делать совсем не нужно, — мягко возразила Елизавета.

Однако в располагающей улыбке девушки чувствовалась твердость, а интуиция подсказала Александрову, что о стальные нотки ее голоса способно разбиться в брызги любое его желание.

— Ну хорошо, сдаюсь. Только завтра непременно, вы обещали!

— Я буду.

Елизавета попрощалась и, взяв со стола крошечную сумку, неторопливым размеренным шагом пошла к выходу, а легкий шлейф, словно русалочий хвост, потянулся следом.

Пренебрегая призывами извозчиков, Александров решил добираться до банка пешком. Он всегда верил в то, что очень нравится женщинам, и был убежден, что его комплименты изысканны и действуют на них так же чарующе, как флейта на завороженную кобру. Ему не терпелось расширить список своих любовных побед, а эта дамочка, с талией прима-балерины, займет достойное место в его многочисленной коллекции. Петр Николаевич думал о том, с каким интересом поведает приятелям о своем новом завоевании и, потягивая пиво, будет смаковать подробности первой ночи.

Друзья Петра Николаевича знали практически обо всех его похождениях и ласково называли его наш «любовный фольклор». Петр Николаевич любил рассказывать о том, как однажды ему пришлось провести целую ночь за шторами в спальне одной графини, когда к ней неожиданно заявился муж. А в другой раз он представился настройщиком рояля и убедил хозяина дома в том, что самое лучшее время для починки музыкальных инструментов — вечерние сумерки, и когда обманутый муж заперся с гостями для игры в карты, Александров под звуки «до» принялся давать ласковые наставления его дражайшей супруге.

Но Петр Николаевич Александров был не только страстный сердцеед, он умел и самозабвенно трудиться, и о его работоспособности ходили такие же небылицы, как и о его темпераменте.

Родом он был из ярославских крестьян, которые уже не одно столетие подавались в Москву, где оседали совсем, устроившись извозчиками или половыми в трактир. И только малая часть заводила свое хозяйство. Но уж если ярославцы становились на землю обеими стопами, то держались на ней крепко и приумножали многократно свои капиталы с каждым новым поколением.

Петр Николаевич был из таковых.

Его отец прибыл в Москву «лапотником» и десять лет месил навоз на скотном дворе, прежде чем скопил деньжат на покупку низкорослой клячи. А еще через три года он уже имел собственное подворье и три дюжины сытых рысаков. Через тридцать лет Николай Александров стал полноправным хозяином всего конного парка Москвы, и извозчики уважительно называли его «наш батюшка». Николай Александров был строгим хозяином и мог изгнать из артели только за одно неосторожное слово, и тогда извозчику ничего более не оставалось, как распрягать коня и съезжать восвояси в родную деревню. Поначалу находились смельчаки, которые пытались заниматься извозом вопреки наказу всемогущего хозяина. Однако судьба их всегда заканчивалась печально: они исчезали бесследно или их находили с развороченным черепом где-нибудь на глинистом берегу Москвы-реки. А потому «лапотники», надумавшие пристроиться в столице извозчиками, шли поначалу к Николаю Александрову и, пав ему в ноги, просили благословения и покровительства.

После смерти батюшки Петр Николаевич Александров расширил отцовский промысел: он закупил легкие экипажи, в которых охотно разъезжали не только преуспевающие промышленники и купцы, но и разудалые юнцы, желающие подивить девиц лоском роскоши.

А однажды Петр Александров пригрозил, что не пройдет года, как он потеснит с базаров торговый люд. Старое московское купечество, сформировавшееся на глубоких традициях и не желающее пускать в свою монолитную касту ни одного пришлого, восприняло это высказывание как пустое бахвальство. Но уже через полгода замоскворецкие купцы сумели убедиться в том, что не могут противиться натиску «короля извозчиков». Совсем скоро Александров приобрел несколько торговых домов в центре Москвы, а потом купил на аукционе у разорившегося купца Гостиный двор.

Петр Николаевич шел неторопливой и ровной походкой, точно баржа, рассекающая водную гладь. Извозчики, едва заприметив хозяина, невзирая на протестующий храп лошадей, дружно тянули за поводья и предлагали сесть в экипаж, но Александров, едва махнув рукой, шел дальше.

Городовой, заприметив Александрова издалека, замер у входа в банк верстовым столбом. Петр Николаевич никогда не замечал «блюстителя порядка», он был для него таким же естественным дополнением улицы, как фонарный столб или брусчатка, но сейчас вдруг остановился и, глянув на служивого, весело поинтересовался:

— Все в порядке, молодец?

Городовой, тронутый вниманием управляющего, растянул губы в блаженной улыбке и отвечал:

— Драка тут давеча была, ваше благородие, но я на то и поставлен, чтобы за порядком следить. Разогнал их, бестий! А так ничего… служим.

— Молодец, голубчик! Так и держи! — сумел вырвать у строгого управляющего похвалу простоватый служака. — Я тебе еще от себя лично четвертной к жалованью добавлю.

— Рад стараться! — радостно проорал городовой, как будто сам губернатор похлопал его по плечу и обещал повышение по службе.