В бою антракта не бывает

Она теряла сознание – от боли и потери крови.

– Костя, ты вызвал подмогу?

Он покачал головой:

– Нет.

2

Раздетый по пояс, с пистолетом в руке Румын неслышной тенью прокрался к крыльцу. «Ведь вы охотник?» – «Вообще-то мне нужна Марина. Она дома?»

Да, она дома. Так же там находятся еще два человека.

Непривычная, давящая на уши тишина. В доме чужие, но не слышно злобного лая собак, настежь распахнута входная дверь, словно приглашая и остальных присоединиться к зверствам, творившимся в прохладе комнат. Тишина стояла такая плотная, что стала идеальным проводником: поднявшись на крыльцо, Румын слышал нескончаемую работу ходиков, различил чирканье спички о коробок, деревянный стук переступившего с ноги на ногу стула, освободившегося от чьего-то тела, немелодичный скрип расстроенной половицы, будто вместо смычка струны коснулся металлический пруток.

Минутами ранее Романов обошел дом, заглядывая в окна, и довольно четко представлял себе, что творится внутри. Дольше всего его взгляд задержался на покрытом простыней теле. Это была Марина.

Костя уже знал, кто убил ее: высокий и крепкий парень в камуфлированной униформе и в тяжелых ботинках стиля милитари. Бледный мужичок лет сорока с небольшим – не в счет. Селянин сидел напротив разбитой радиостанции и пустым взглядом смотрел прямо перед собой. Рядом – пара ружейных стволов. Бесполезных для этого человека с безвольным лицом. А вот Клим удачно для Кости засветил пистолет Макарова, подержав его в руке и бесцельно переложив в другой карман куртки.

А парень сильный, очень сильный, еще раз отметил про себя Румын. Когда Клим развернулся, Романов увидел притороченный к широкому кожаному ремню охотничий нож. Он уютно сидел в ножнах, и, чтобы воспользоваться им, достаточно легкого прикосновения к клепке короткого ремешка, опоясывающего рукоятку.

Румын шагнул в коридор. Из приоткрытой двери комнаты, где маячил перед незанавешенным окном Лозовский, тянуло табачным дымом и отчетливо доносились тяжелые шаги. Романов дождался, когда Клим пойдет от двери к окну, и бесшумно миновал открытый участок. Еще пять-шесть шагов, и его глазам предстала сутулая спина Селянина, обращенная к двери. Но лицом к окну, в котором безжизненный взгляд Селянина натолкнулся на нечеткую, полуобнаженную фигуру. Румын метнулся к нему и сжал его горло.

– Позови своего товарища, – прошептал он. – Назови по имени и громко скажи: «Иди сюда». Больше ни одного слова, иначе сломаю шею, понял?

– Клим! – довольно громко, но хрипло выдавил Селянин.

«Дальше», – настаивали глаза незнакомца.

– Иди сюда, Клим!

Коротко замахнувшись, Румын ударил Селянина в висок, осторожно опустил на место и поспешил навстречу приближающимся шагам.

Оба спецназовца действовали слаженно: один смело занес ногу через порог, другой ребром ладони наотмашь рубанул противника в переносицу и тут же провел сильнейший хук в запрокинувшийся подбородок.

После таких ударов рефери обычно открывают счет, не стал исключением и здоровяк Лозовский, давая Романову возможность немного покуражиться. Клим долго вставал, ища руками опору. В звенящей голове ни одной мысли, лишь инстинкт подтолкнул руку к ножнам и пихнул ее навстречу противнику. Костя, играя, давно встал в правостороннюю стойку и легко перехватил руку с ножом, поворачивая корпус в направлении броска противника и провожая того до самого упора, до косяка, о который с треском врезалась голова Лозовского. Он снова опустился на пол, теперь уже гарантированно мертвым.

Мимо Кости пронесся, словно тень, Селянин. Он намеревался прорваться через дверь, но зацепил плечом косяк. Его развернуло лицом к Румыну, но инерция все еще толкала его спиной вперед. Его лопатки коснулись стены, и мир для него перевернулся. Ему казалось, он лежит на полу, а сверху на него давит соперник. Костя выхватил пистолет и без раздумий выстрелил в Селянина. Шагнул в коридор и вторым выстрелом в голову добил начальника типографии.