Они убивали ее.
Еще не потеряв сознания, Валентина почувствовала, что оглохла. Она не могла различить ни одного звука, кроме шороха призрачной клейкой массы, вползающей в уши.
Было очень больно. Когда давление в голове достигло критической точки, она неожиданно увидела свет: от лица убрали полотенце. Совсем близко ритмично двигались чьи-то слюнявые губы, чьи-то водянистые глаза внимательно смотрели на нее. На какой-то миг ей показалось, что раньше она видела эти глаза. Когда?
И снова полотенце, которое не давало дышать. Она рухнула в чернеющую пустоту.
Потом сознание вернулось. Но со странным ощущением – вместо привычной работы сердца какие-то слабые, еле различимые толчки. Зато теперь она все слышала отчетливо. Кто-то над самым ухом очень громко прошептал:
– Все, эта шлюха больше двух минут не протянет, давления практически нет... пульс угасающий, слабый... дыхание поверхностное. Что там с лицом... лицо чистое. Шея... нормально. Должны успеть. Давай ее в ванную.
На этом этапе операцией командовал Тимофей Костерин, учившийся когда-то в медицинском училище.
Когда же Валентина оказалась в собственной квартире? Она никак не могла вспомнить этого. Сознание вернулось к ней, когда тихо щелкнул дверной замок. Наверное, так же, как в тот день, когда убийцы ворвались в квартиру вслед за Ильей и расправились с девочкой.
Кто-то крепко держал ее поперек груди, она хотела вырваться, но лишь слабо пошевелила пальцами. Странное ощущение – чувствовать свои силы и не в состоянии воспользоваться ими, как во сне, когда разум принадлежит тебе, а тело – нет.
И сейчас с ней происходило то же самое, только наяву.
Она в своей квартире. Рядом, за стеной, Грачевский. Грач. Володя. Он совсем близко. Но нет сил даже прошептать его имя.
Она вдруг вспомнила, как оказалась в своей квартире. Угасающее сознание подсказало ей, что ее привез Василий Маргелов. А до этого... да, она разговаривала с Курлычкиным, пришел Максим... Он сумел освободиться... Ударил ее по лицу... Она забыла сумку с ключами... Так вот как убийцы вошли. А ей ключи дал Володя... Они выпили, она – совсем немного.
И еще одно воспоминание: она, покачиваясь, идет к двери, смотрит в глазок, снимает цепочку... Сама впустила убийц?
Грач...
Он что-то должен сделать... Что?.. Да, он должен прийти в ее квартиру, чтобы забрать кое-что из ее вещей. Был уже или нет?
"Володенька... на помощь... я здесь..."
Вспомнить, что она сожгла записку, оставленную Грачевскому, у нее не хватило сил.
Ее губы раскрылись несколько раз и сомкнулись. Они казались чужими, холодными, словно в них вкололи обезболивающее.
Грач проснулся среди ночи и долго не мог заснуть. Встал, попил воды, закурил, стряхивая пепел в раковину. Широко зевая время от времени и вытирая полусогнутым пальцем проступавшие в уголках глаз слезы, рассеянно думал, от чего он проснулся. Какой-то шум заставил его открыть глаза, что-то похожее на щелчок, донесшийся то ли с улицы, то ли из подъезда.
Он затушил окурок и вернулся в кровать. Снова надрывно зевнул, разбудив мать. Она что-то проворчала, заворочавшись, и затихла.