— Вы его обыскали? — спросил Хаттаб с подозрением.
— Сейчас, амер, — с готовностью отозвался Хуссейн. Он тут же ощупал карманы прапорщика и вынул из его бокового кармана пистолет.
— Это твой? — спросил переводчик.
— Мой.
— Карашо, — сказал Хуссейн, который уже поднабрался русских слов.
Затем из внутреннего нагрудного кармана прапорщика он извлек пачку долларов, перетянутых красной резинкой.
— Твой?
— Мои.
— Карашо, — сказал Хуссейн.
Остекленевшими глазами Репкин наблюдал, как его баксики скрылись в чужом кармане.
— Э, — сказал переводчик, — не надо, не волновай. Ты наш, деньги тоже наши. Верно?
Раззак перевел слова Хуссейна Хаттабу, и тот сыто зареготал.
— Давай поговорим с другими, — приказал он Раззаку, не удержался и положил ему на плечо тяжелую руку
Хаттаб внимательно осмотрел на пленных и обнаружил у одного из них типичные тюркские черты — узкий разрез глаз, широкие скулы, жесткие упрямые волосы.
— Спроси, кто он, — приказал Хаттаб Раззаку.
— Амер спрашивает, как тебя зовут? — сказал тот по-русски.
— Нури.
— Нуралла, Нурмухаммад, Нурали или Нураддин?
— Какая разница?
— Для безбожника может её и нет, но для верующего она велика. — Раззак возмутился невежеством пленного. — Нураала — свет Аллаха, Нурмухаммад — свет пророка Мухаммада, Нурали — свет имама Али, Нураддин — свет веры. Понимаешь разницу?