А через полчаса неожиданно явившаяся группа захвата положила всех посетителей кафе на пол и тут же арестовала всю компанию.
А сама Лиля попала из своего и так нерадостного положения в еще более безвыходное. Менты, конечно, никуда ее не отпустили. Где она находилась теперь, Щукин не знал, следователь ему этого не говорил, но Николай не очень удивился бы, если бы ему сказали, что Лиля сидит в соседней камере.
Три дня Щукина таскали на допросы. Следователь услужливо предлагал ему сигарету, крепкого чаю и держался так, будто был Николаю закадычным другом. Часто повторял – мол, что тебе терять, нам все известно, и тебе нужно только подписать чистосердечное признание, которое, как известно, облегчает вину.
Оказать посильную помощь следствию.
И очень удивлялся, когда Щукин не торопился рассказывать и признаваться.
А когда понял, что Николай ушел в глухую несознанку, так разозлился, что хватил его по голове попавшейся под руку пепельницей.
Вот после этого Николай очнулся и почему-то вспомнил слова, которые сказал этой чертовой суке Лиле:
– Ты вон о чем… Ну что ж… Звони…
Николай понимал, что дела его из рук вон плохи. Несмотря на его упрямство, его вина будет доказана как пить дать. И мотать тогда Щукину срок до конца жизни.
Но маленькая надежда еще оставалась у Николая: он из телефонных разговоров своего следователя понял, что его собираются переводить в Москву – для разъяснения некоторых фактов его предыдущего московского дела.
А в дороге…
А в дороге всякое может случиться.
– Ничего не понимаю, – сказал себе Седой.
Он сидел совершенно один за столом в своем кабинете в неприступном особняке «Орлиное гнездо». Стол его, в былые времена усыпанный бумагами, теперь заставлен был бутылками, неопрятно валялись по всей комнате огрызки яблок, лохматые кисти винограда, обрывки колбасной кожуры и воняющие рыбные шкурки.
– Ничего не понимаю, – повторил Седой.
Он поднял глаза, глянул прямо перед собой и вздрогнул – кто-то смотрел на него, взгляд был полон ненависти и страха, отчаяния и тупой тоски; в общем, столько плохого было в этом взгляде, что у Седого будто ледяными тисками сдавило сердце.
Через минуту он отвел взгляд в сторону и, глухо застонав, помотал головой, пытаясь вспомнить, когда и в каком состоянии он снял со стены старинное зеркало в массивной посеребренной оправе и водрузил его на стол перед собой.
И не смог вспомнить.
Целую неделю Седой безвылазно сидел в своем особняке, запершись в кабинете, никого не желая видеть и выгнав из особняка почти всех, кроме самых верных и необходимых людей.
Случайно набредя на эту мысль, Седой горько усмехнулся.
ebooksa