Он уже был у открытого фонаря, когда услышал милицейскую сирену внизу. Машина подъезжала к дому.
«Что делать? – в панике подумал он. – Прорываться со своим липовым удостоверением? Но это же не пенсионеры, их на мякине не проведешь. А, черт возьми! Дернуло меня на эту крышу полезть! Не надо было за Панфиловым соваться! Не было бы теперь геморроя!»
Как же ему теперь искать Панфилова, когда последняя ниточка, ведущая к нему, оборвалась? Ждать, когда тот сам выйдет на связь с ГБ, и пытаться подстроить ему очередную ловушку? Да Белоцерковский в порошок сотрет, как только узнает, как бездарно Шульгин провел эту операцию. Возвращаться и докладывать о неудаче – это же верное самоубийство!
Шульгин застыл у спуска в подъезд. Он слышал неясный шум внизу, за приоткрытой дверью.
«Менты поднялись на этаж, – соображал он. – Жильцы сообщили им, что на месте убийства побывал уже оперуполномоченный, осмотрел трупы и погнался за человеком, подозреваемым в убийстве. Менты сразу же бросятся наверх – и подозреваемого задержать, и у меня документы проверить. А кончится все это звонком в Тимирязевский и информацией о том, что никакого капитана Васильева в Тимирязевском УГРО нет и никогда не было. Вот идиот! Сам себя загнал в ловушку!»
Он был в бешенстве еще и потому, что у него на счету не один десяток операций гораздо сложнее сегодняшней. Мелькнула мысль, что хорошо бы спрятаться вон за тем последним фонарем и отсидеться, подождать, пока менты не уйдут с крыши. Это уже не лезло ни в какие ворота. В таких мыслях самому себе стыдно было признаваться.
Шульгин перебежал за невысокий гребень крыши, громыхая железом, и залег на прохладной, слегка влажной металлической крыше.
– Давайте, суки, вылазьте! – бормотал он, плохо понимая, что говорит. – Вряд ли вас больше пяти человек приехало. Сейчас мы посмотрим, как вы стрелять умеете!
Уложить пятерых ментов – задача, конечно, непростая (они и сами стреляют неплохо), но вполне выполнимая. Пять точных выстрелов, и путь свободен. Не надо только дергаться и пороть горячку.
Он отчетливо увидел, как из фонаря на крышу выскочила фигура с пистолетом в руке. После выстрела мент взмахнул руками и упал на покатую крышу, покатился к краю, но не свалился, зацепившись на небольшое ограждение.
– Один есть, – сообщил сам себе Шульгин. – Осталось четверо.
Из открытой двери раздались сразу несколько выстрелов. Шульгин понял, что стреляют двое, причем стреляют прицельно. Очевидно, его засекли по вспышке выстрела. Надо было менять позицию.
Шульгин выстрелил в темноту открытой двери, не видя там никакой цели, и, резко поднявшись, сделал бросок метров на десять вдоль гребня крыши. Пока он бежал, по нему не стреляли.
Упав на железо, Шульгин быстро огляделся. Он находился у того самого края крыши, который ближе всего примыкал к соседнему зданию.
До соседней крыши было всего метра три, а не пять, как ему казалось раньше. И вообще, чего это он сомневается, удастся ли ему перепрыгнуть? Раз это сделал Панфилов, да еще не один, а по крайней мере, два раза, то почему это не удастся ему, Шульгину?
Получше разбежаться, хорошо оттолкнуться от края, в последний момент вытолкнуть свое тело как можно выше и дальше, под углом примерно градусов в пятьдесят от горизонтали, и быть готовым ухватиться за надвигающийся край соседней крыши. Потом быстро подняться на ноги и уйти, пока ментовские суки не взяли на прицел твою спину. Разве это так уж сложно сделать?
Но сначала нужно попытаться уменьшить число своих преследователей.
– Вон он, слева! – услышал Шульгин крик со стороны открытого фонаря и тут же выстрелил на голос. В ответ тоже прозвучали выстрелы.
Он услышал, как пули взвизгнули рядом с его головой, и вжался в железо. Но со стороны противника раздался вскрик и следом за этим послышался отборный мат. Шульгин понял, что попал.
«Еще один ранен! – с удовлетворением подумал он. – Отлично! Осталось трое».