— Так сидели бы на пенсии!
Глеб Николаевич отвернулся и замер.
— Простите! — тут же добавил Рыжий. — сорвалось.
Он посмотрел вверх. Небо было невероятно низким, темным, почти черным, со светлой каймой на далеком, недостижимом горизонте, отчего казалось вогнутым, провисшим.
— Скоро упадет, — сказал Рыжий. — И раздавит. У меня сейчас случится приступ клаустрофобии прямо на открытом воздухе.
Против ожидания Глеб Николаевич ничего не сказал про армию. Он поднял на него глаза, но сразу поспешно опустил.
— Мы с вами как шахтеры, Глеб Николаевич. Только после смены не поднимемся на поверхность… Ответите честно?
— Чего тебе еще?
— Побожитесь.
— Отстань!
— Нет, побожитесь! Вы же считаете себя наставником молодежи? В частности меня — яркого представителя племени молодого-незнакомого, остро нуждающегося в духовном наставничестве.
— Знаешь, в чем ты нуждаешься?
— Знаю. В армейской дисциплине. Но подозреваю, ее давно не существует. Поэтому не увиливайте.
— Ладно, говори уже! Все равно стоишь, ни черта не делаешь, баклуши бьешь.
— Вы не побожились, — напомнил Рыжий.
— Я — атеист.
— Крещеный?
— А как же.
— Ну вот!
— Что вот? Я же не говорил, что родители были безбожники.