Для начала Михаил направился в ближайший к нему магазин Гранта. Ну что ж, ничего особенного — магазин и магазин: большое за витринными стеклами помещение в первом этаже жилого дома (явно и раньше был какой-то магазин), за толстыми, как в музее, бархатными шторами — выгороженные пространства для гарнитуров спален и комнат, огромное количество отдельных предметов — все дорогое, натуральное, массивное. Одним словом, никакой ДСП, никаких подделок под старину, настоящий художественный вкус. Плюс вышколенные продавцы: тут же откуда-то возникла бойкая менеджерша, извиваясь и заглядывая ему в глаза, начала что-то напористо втолковывать насчет того, что такого товара, как в магазинах «Милорд», нет даже в самой Италии. «Неужели все это кто-то покупает», — едва успел подумать он, как возникшая на его глазах пара — неулыбчивый качок и висящая на нем слишком смело одетая девушка — начали оформлять покупку очень дорогого гарнитура спальни.
Короче, магазин был без обмана, не туфта какая-нибудь для прикрытия темных делишек, собственно и приносящих хозяину настоящий доход. Никакой тебе воровской малины, никакого левого товара. Все чисто, все вылизано, все по правде. Если и водится за Грантом криминал, искать его надо не здесь, здесь вряд ли найдешь что-то компрометирующее…Надо было ехать в центральный офис фирмы.
Офис был на Басманной, находился в милом старинном особнячке. Оставив машину в ближайшем переулке, Михаил осторожно обошел особнячок вокруг, обнюхал его со всех сторон. И тут ничего особенного, офис как офис.
Кто-то из его коллег, может, и решил бы, что это глупость, но Михаил иначе не мог. Всякие документы, справки, архивные изыскания — все это можно искать и изучать потом, а сначала он должен был представить человека живьем. Даже, если хотите, не самого человека, а ту ауру, которой окружена его личность. Одно дело — представить себе человека вообще, абстрактно, и совсем другое — знать, как он выглядят, на что способен в жизни… Это, наверно, в чем-то сродни чувству драматурга, который старается писать роль на конкретного артиста, то есть заранее зная, как он говорит, как дышит, какие делает паузы… Так и преступник: один полагается все больше на мозги, на интеллект, другой только на грубую силу, один не выносит насилия и издевательств над людьми, другой иначе просто не умеет…
Впрочем, хозяина офиса, похоже, на работе еще не было, и Михаил должен был довольствоваться тем, что навсегда застряло в голове: раз вор в законе — значит, мордатый небритый мужик в телогрейке и сапогах.
Однако когда человека, похожего на хозяина этого заведения, не возникло ни через пять минут, ни через десять, Штернфельд решил, что должен брать инициативу в свои руки. Пора было проникать внутрь здания, если он хотел сдвинуться со своей мертвой точки.
Вот внутри многое сразу же сделалось яснее. Во-первых, его встретили бдительные охранники, находившиеся за зеленоватым, очевидно, пуленепробиваемым стеклом. Во-вторых, даже взглянув на его удостоверение и сделанную вчера с помощью Семена заявку на приобретение пятнадцати комплектов офисной мебели (заказ по деньгам, надо сказать, не маленький!), охранники сначала с кем-то созвонились («С генеральным менеджером», — объяснил один из них), а потом предложили пройти через большой металлоискатель. «Как в какой-нибудь Думе, — уважительно промелькнуло в голове многоопытного Штернфельда. — Как в Совете Федерации…»
По широкой старинной лестнице, уютно застланной красной дорожкой, в которой утопала нога, он поднялся на второй этаж и наугад пошел по коридору направо, ориентируясь на светящееся где-то там, в сердце этого коридора пятно естественного, дневного света. Здесь оказалась открытая настежь двустворчатая дверь в большое, светлое помещение — это явно была приемная, «предбанник» директорского кабинета, тем более что на одной из дверей внутри «предбанника» он увидел еще издали табличку: «Генеральный директор Игорь Кириллович Разумовский». Большой секретарский стол, мощный компьютер, тут же, на приставном столе, и принтер, и ксерокс, факс-аппарат — в общем, полный джентльменский набор. И это все в какой-то мебельной фирме?! Для обозначения богатства, состоятельности, что ли? За столом — милая, лирически печальная барышня, ужасно похожая на сестричку Аленушку, еще не успевшую привыкнуть к тому, что братец Иванушка стал козленочком. Она была очень хороша в своей прелестной девичьей свежести. Надо же, и здесь не сходилось с образом рецидивиста в телогрейке: ведь обычно у бандюков эти самые секретарши — будто только что с Тверской. Только малость почище, понезависимее.
— Простите, — вкрадчиво сказал он, на ходу доводя до кондиции заранее заготовленную версию: — Мне нужна большая партия офисной мебели…
Риск, конечно, имел место, но не очень большой: во-первых, судя по рекламе, фирма «Милорд» торговала мебелью для жилых помещений, во-вторых, если бы даже они и торговали офисной, он мог бы, посмотрев ее, попросить время на то, чтобы все как следует обдумать.
— Да, конечно, — мило откликнулась Аленушка. — Вы пройдите по коридору, комната номер три. Там у нас менеджеры по продажам, они с удовольствием вас обслужат.
Михаил уже хотел было набраться наглости и потребовать встречи с самим Игорем Кирилловичем — имел право, ведь у него планируется большая покупка, как вдруг дверь директорского кабинета приоткрылась и оттуда выглянул моложавый, несмотря на легкую седину, мужчина и бросил секретарше:
— Леночка, дай нам, пожалуйста, чаю, хорошо? И минут через пять напомни по селектору, что я должен срочно уезжать, иначе я опоздаю. — Он заговорщически подмигнул ей, отчего девушка расцвела ему навстречу, словно маков цвет. — Вы ко мне? — спросил он, цепко ощупав взглядом Мишину персону, и наконец пытливо посмотрел ему прямо в лицо.
— Нет-нет, — торопливо сказал Михаил. — Мы с вашим секретарем сами разберемся, не будем вас тревожить.
— А! Ну хорошо, — равнодушно сказал генеральный директор и тут же скрылся за своей дверью.
Вот тебе и телогрейка! Это был натуральный светский плейбой — высокий, подтянутый, спортивный; сразу бросалось в глаза, что он сложен как легкоатлет: узкие бедра, широкие развернутые плечи, хорошо, красиво посаженная голова, аккуратная модная прическа. Человек явно следил за собой. И одет был с иголочки, и пахло от него отнюдь не тюремной баландой. Михаил потянул ноздрями плывущий в воздухе запах мужского изысканного парфюма. Вот живут, суки уголовные, подумал Михаил и тут же окоротил себя: хорош журналист! И не сука, и не уголовная. Плейбой, гуляка, жуир, но никак не вор и никак не убийца. И совсем уж нет никакой необходимости журналисту и светочу разума щеголять приблатненными словечками.
Как бы то ни было, Миша уяснил то, что хотел: как Разумовский выглядит и когда предположительно уезжает. Дальнейшее было делом техники: делая вид, что идет искать комнату номер три, он попрощался с Леночкой и, не мешкая, вышел на улицу, к своей машине. «Честное слово, — думал Михаил, — не был бы специалистом по уголовщине — пошел бы прямо сейчас бить Сеньке рожу: какого дьявола навел на ни в чем не повинного бизнесмена, зачем придумал эту байку насчет того, что этот Разумовский — вор в законе?.. Да он такой же вор в законе, как я — принцесса Диана…»
Ей долго еще казалось, что она смотрит какое-то захватывающее кино про Золушку: вот жила себе поживала девочка с окраины, у которой ничего не было, кроме доброго сердца, а потом она встретила своего принца, и все у нее стало… Ее принц, Игорь, — это было самое прекрасное, самое на свете замечательное из того, что могла подарить ей жизнь. Она иной раз словно нечаянно трогала его — «мой»! Стараясь не надоесть, осторожно ластилась, еще раз проверяя: «Неужели же мой?» А вот эта сильная рука, что иной раз постукивает по столу в такт его словам — она чья?… Что он, кстати, говорит? А, неважно… И еще вот эта замечательная складочка у края губ… так и хочется ее поцеловать. И вот эту мужественную ямочку на донышке подбородка — тоже… Ух, прямо съела бы!
Она не выдерживала, тянулась к нему, чтобы прижаться губами к этой ямочке, но он встречал ее губы своими, и получалось совсем не то, что она хотела, но все равно замечательно, и даже еще лучше… Ах, боже мой, пусть так будет всегда!
А уж если она ненароком вспоминала о том, что ей пришлось испытывать ночью, она с головы до ног заливалась румянцем стыда. И неважно, где это происходило — у него ли в машине, в метро ли, на работе, она неисправимо покрывалась румянцем. «Стыд-то какой!» — счастливо думала она, трогая горящие пунцовые щеки. Это была кабала, это была казнь, а она была обречена на вечное рабство — ведь даже и подумать невозможно, что кто-то другой способен доставить ей такое же безумное счастье…
ebooksa