– Не гони, – сказал он Дитриху, – скорость спасает, если уходишь от погони, а от самого себя убежать невозможно.
– Ты прав, это нервы. – Дитрих Калау промокнул лоб бумажной салфеткой и сбросил скорость.
– Теперь стало получше. – Бондарев повернул боковое стекло и закурил. – Чем теперь занимаешься?
– Для людей с моим прошлым в Германии нет ни настоящего, ни будущего, – ответил Дитрих с затаенным удовольствием, чувствовалось, что эту фразу он повторяет достаточно часто. – Я пенсионер, хорошо еще, что меня не судили.
– Это я знаю.
– Нет, я не жалуюсь. Каждый выбирал свою судьбу сам, но теперь я хотел бы, чтобы меня оставили в покое.
– Претензия не по адресу. – Клим посмотрел в зеркальце заднего вида и проводил взглядом военный грузовик, мчавшийся к аэропорту. – В России о тебе помнят.
– Ты по-прежнему на плаву. – Дитрих повернул голову, он то ли спрашивал, то ли утверждал.
– Смотря для чего.
– У меня проблемы из-за прошлого.
– Серьезные проблемы?
– Я не собираюсь довести дело до этого.
Дитрих напряженно всматривался в указатели. Он резко вывернул руль, и машина ушла на крутой съезд, запылила по проселку, идущему вдоль леса. Калау заехал в молодой лес, в котором сосны были посажены ровными рядами, и выключил двигатель. Теперь стало слышно, как поют птицы, как шуршат ветви деревьев. Бондарев распахнул дверцу, ветер принес в салон запах согретого летним солнцем хвойного леса.
– У меня поговорить не удастся, давай лучше сделаем это здесь, – предложил немец.
Клим только пожал плечами, ему показалось, что зря он придал большое значение звонку: «Просто нервы у него сдали, вот и дергается». Он выбрался из машины, сорвал сухую травинку и принялся ее жевать.
– Тебе приносили на дом твое полное досье? – Калау стоял, облокотившись на теплый капот машины.
– Бог миловал, – отозвался Бондарев.
– А мне три месяца тому назад принесли. В досье оказалось все, даже то, о чем я давно забыл или старался забыть.
– Кто его тебе принес?
Дитрих криво усмехнулся: