Пятый сон Веры Павловны,

– Ну, мало ли… – протянул водила. Но не выдержал: – От чего коньки-то откинул?

– От болезни, наверное.

– Да ну, от болезни! – не поверил водила, тряся хвостиком. – Какие в тайге болезни? В тайге живет здоровый народ. Ну, ногу сломаешь или медведь сдвинет тебе лицо на затылок, разве это болезнь? Это так… Это тоже способ жить… – нашелся он. – Сроду никто не болел в настоящей тайге. Если не пить из грязной лужи, так вообще козликом не станешь. Может, спился ваш мужик? Или угорел не вовремя? Вон какая сушь стоит, пылает тайга на сотни километров.

И поинтересовался:

– Как потащите мужика в город?

– Вертолет вызовем.

Тяжелые плоские лапы елей, насквозь пропитанные сумрачным знойным теплом, ложились на землю, – сизые, иногда неуловимо лиловые, а земля (когда видели землю) даже на взгляд казалась сухой, убитой. Ни травинки не росло на сухой земле, ни кустика, только сухая хвоя да такие же шишки густо устилали забытую богом колею. Как выехали из Мариинска, так только тайгу и видели.

А еще запах гари.

Нежный тревожный запах, сладко заполняющий воздушное пространство между елями, доверху заливающий всю тайгу.

– Сам-то откуда?

– Из Новосибирска.

– А как попал к Серому? – удивился Сергей. – Мариинск и Новосибирск не рядом.

– Работу искал.

– И не нашел?

– Гад буду!

– Это как понимать?

– А чего понимать? – неожиданно развеселился водила и улыбка странно искривила его губы. – У меня первый класс, на говновозку не сяду. Было время, возил второго секретаря обкома. Личный механик, ежеквартальные премии, даже квартиру получил. А потом эти… – неопределенно взмахнул хвостиком водила. – Ну, демократы… Пришли, порушили власть, не стало обкомов, не стало механиков… Начал искать работу. Даже при заводе искал, где хитрые сельскохозяйственные машины делают, а потом испытывают на Черном море… Вот все говорят, оборонка, оборонка, – неожиданно рассердился водила, – а зарплату там не выплачивали месяцами. Бросил оборонку. Стал ездить в Китай, сопровождал челноков, рэкетом немножко занимался, мог встать на ноги, дурак, да один пацан надоумил уйти в ментовку: на рэкете, дескать, сядешь. А вот в ментовке заниматься будешь, чем хочешь, подсказал, да еще для отмазки корки будешь носить в кармане. В общем, так оно и получилось, – покосился водила на Сергея, – только некоторые сослуживцы взъелись на меня. Дурачье, понятно, деревня, а я на дежурстве любил вслух читать протоколы задержаний. «Гражданин С. требовал от продавщицы водки и других сексуальных удовольствий». Или такое. «Заметив на углу улицы драчующихся, я быстро побежал к ним и задержал неподвижно лежащего на земле гражданина». Вот крест, не вру! «Пострадавший бросил в меня топором. Топор ударил меня по лбу, отскочил и поранил пострадавшего в ногу». Спрашиваю милиционера Колю Геринга, он приехал из деревни Пашково: «Ты немец, что ли?» – «Нет, – говорит Коля, – я из Пашково». Я в дежурке специальную тетрадку завел. «По поводу порванных трусов гражданки Петровой могу сообщить следующее. Во время обыска Петровой, задержанной в качестве проститутки, она сорвала с меня погоны и сунула их к себе в трусы. Я их оттуда вежливо вытащил и к ее трусам больше не прикасался». Вот те крест! – поклялся водила. – «После обыска у самогонщицы Сидоровой я и сержант Красюк никак не могли найти входную дверь. Когда Красюк устал и уснул в туалете, дверь я нашел. Но зачем принес дверь в отделение, не помню». Чистая правда! – заржал водила. – Ни слова придуманного! Знал я того Красюка. «Вернувшись из командировки, гражданин Быков обнаружил у себя в ванной голого соседа, после чего попытался покончить его жизнь ложным самоубийством».

– А ты знаешь, из-за чего не любят ментов? – сдержанно спросил Сергей.

– Ну, ну? – заинтересовался водила.

– Из-за их подсознательной субъективной психологической интолерантности, основанной на социальных предрассудках.