Пятый сон Веры Павловны,

22
18
20
22
24
26
28
30

Хорошо думается о самых разных вещах, даже о таких, какие раньше в голову не приходили. Ну, скажем, о коммунистических фалангах. Или о всеобщем счастье. Или о жизни, в которой делай, что хочешь, всё в жилу и никто тебе не указ.

И Саньку интересно послушать.

Он нытик, но жизнь знает, просто не везет ему.

Первую ходку в зону Санька совершил случайно: за плохо вымытый железный ковшик. За колючку обычно садятся по делу, а Санька сел за плохо вымытый железный ковшик. Сварил ханку, а ковшик помыть не успел. Тут менты и нагрянули. Привет, мол, Санёк, как жизнь? Неужто хреново? Ничего, утешили, будет хуже, посуду вовремя мой, паскудник!

И вторую ходку Санька объяснял непрухой.

Шел по улице и нашел будто бы пакет с травкой.

Ну, сухая травка, ничего особенного, он понюхал, запах целебный. Кто ж ее знает? Санька не старик-шептун и не знахарь. Разболелись ноги в тот день, он подумал, может нагреть воды да попарить найденной травкой ноги? Так и подумал: приду домой, ноги попарю. А тут, как в страшной сказке, набежали менты. Привет, мол, Санёк, как жизнь? Да неужто хреново? Ничего, утешили, будет хуже, всякую травку не подбирай, паскудник!

Опять поворот судьбы.

После нехорошей перестрелки, приключившейся летом в Томске, Колян прятался у Саньки почти полтора месяца. Слышал, что одна из пуль, выпущенных им из «Макара», попала в человека. Даже не в человека, а в бабу. При этом в бабу богатую.

То-то и плохо, что в богатую. Значит, теперь на него, на Коляна, спущена не одна стая легавых. Значит, у каждого мента на транссибирской магистрали имеются в кармане его фотки. Самое время отсиживаться за тесовым забором, тихонько сосать пивко, но Санька прав – бабки кончились. Все, что было при Коляне, все кончилось, а капусту он бросил в Томске. И пушку бросил. Все не по-людски получилось. Думал свалить из Томска богатым, в вагоне СВ, может, с кудрявой подружкой (обязательно с кудрявой!), думал купить в глубине России в уединенном райцентре небольшой домик с удобствами, а вот никуда теперь не едет, от всех прячется. И, прежде всего, от отца Дауна, обещавшего счастливую жизнь.

Вспоминая об отце Дауне, Колян нервничал.

Хорошо, что (пока были бабки) Санька выправил ему справку о досрочном освобождении. Понятно, липа, и выписана на имя какого-то Кобелькова, но все-таки документ. Только раздражало Коляна, почему, твою мать, Кобельков? Почему не Кобелев хотя бы? И вот в Томске, все вспоминал он, в тот вечер все должно было получиться иначе, но почему-то остервенились менты. Может, на непогоду – высыпали на улицу, как горох. Или ловили кого-то?

Может, меня ловили?

Такая дурная мысль уже приходила Коляну в голову.

Не нравилась Коляну эта мысль, портилось от нее настроение. Но ведь может и правда, его ловили? Почему нет? Уж как-то понятливо кинулись на него менты. Пришлось стрелять. Последнее дело.

Колян сплюнул.

В жизни не бывает так, чтобы все шло ровно и гладко.

Утром вот тоже пообещал Саньке: «Вернусь с бабками». Подумав, пояснил: «Еще недельку перекантуюсь, а потом съеду. Сам вижу, что приелся тебе». Санька, понятно, возразил: «Да живи, мне-то что. – Даже пошутил: – Соседка опять заглядывала через забор».

«Кто такая?» – насторожился Колян.

«Да так, сучка, – объяснил Санька. – Прописана по соседству, живет у родной тетки. А работает в собесе, нужный для местных старух человек. Языком, правда, любит молоть, тетку жалеет. Знает, что с теткой когда-то жил. Прикрикну на нее, она зашипит, как змея: сядешь, мол! А я рублю: „Отсижу, выйду честный, тебя задавлю“. У нее вообще-то, что ни глаз, то рентген. – И спросил: „Может, правда, тебе свалить из Тайги?“