Скульптор, если это действительно он, в изощренности был верен себе. Савушкину стало страшно. Он вел дела убийц, на счету которых было и побольше трупов, еще более жуткие злодеяния творили они со своими жертвами… Но никогда он не испытывал такой безнадежности, отчаяния и бессилия.
«Все мы, с самого начала, знали список будущих жертв. И каждый раз лишь констатировали очередной труп!»
Кто-то тронул его за плечо. Савушкин обернулся:
– А-а, это ты…
Белозеров обескураженно чесал свой нос. Он тоже потерял нюх.
– Остался последний? С такими ранениями Вершинский вряд ли выживет…
– Если Колессо убьют, то я застрелюсь, – с пугающей серьезностью сказал Никита.
– А мне прикажешь расследовать еще и твое дело? – невесело отреагировал Михаил.
Глава 14
Поздно вечером Большой Начальник собрал объединенную следственно-оперативную группу МВД. Он долго говорил о том, что милиции, а вернее, уголовному розыску, брошен вызов. По его словам, выходило, что причина постоянных неудач не в том, что преступной группой руководил талантливый негодяй, а в том, что некоторые оперативные работники не в состоянии даже обеспечить элементарную защиту гражданам, не говоря о том, чтобы предугадать действия убийц… Большой Начальник даже сказал: «предвосхитить». Никите пришлось рассказать, как мимо него прошмыгнул вероятный убийца, описал его приметы: на вид – тридцать пять – тридцать восемь лет, рост около ста семидесяти, черные волосы, такого же цвета усы, блестящие темные глаза, запомнились и уши – с острыми кончиками. Проверяли: никаких лейтенантов на месте происшествия не было. Фамилию и имя по документу никто не запомнил. Машины у него не видели. Большой Начальник уже не комментировал, только качал головой и разводил руками.
Аркаша Колессо укрылся в посольстве США и оттуда давал телефонные интервью газетам. Он наотрез отказался приехать в милицию и вообще выходить за стены посольства, пока не поймают Скульптора.
На следующий день, как раз в обеденное время, Никита включил московский телеканал и увидел Аркашу. Он давал интервью, потрясал кулаками, пытался храбриться, ругал милицию, но страх выдавал его – и в конце он сделал заявление. Савушкин смотрел на трясущийся ротик и, как говорила его старшая дочка, медленно «шизел». Вьюжанин и Кошкин, оторвавшись от «бумаготворчества», тоже слушали с любопытством.
– Я обращаюсь к человеку, или же группе лиц, которые… э-э, наказали моих одноклассников. Я понимаю, что на это… действо могло толкнуть крайне важное обстоятельство. Конечно, такие методы я не совсем приветствую… Но то, что было, того не миновать. Я обращаюсь к этому неизвестному, или, повторяю, группе лиц, и приношу свои глубокие извинения, если я каким-либо неосторожным действием обидел, нанес ущерб или еще каким-то образом создал неудобства вышеперечисленным субъектам. – Голос Колессо дрогнул, он всхлипнул, не заплакав, продолжил: – Я также готов по требованию упомянутой стороны возместить в пределах моих возможностей нанесенный ущерб в любое время и в любом месте. Деньги передадут мои адвокаты или добровольные помощники. Спасибо.
Выплыли контактные телефоны, камера наехала на ведущего, улыбчивый юноша сообщил, что в эфире было интервью с последним бывшим учеником класса «расстрелянных». Посетовав на времена и нравы, он призвал: «Ребята, давайте жить дружно!»
– Юный маразматик! – отреагировал Савушкин и попросил у ребят сигарету.
Позвонила жена, сказала, что они с дочками видели по телевизору выступление последнего живого ученика.
– Это то самое, о чем ты говорил? – спросила она осторожно.
– Да, то самое дело, которое твой болван муж никак не может распутать, – ответил он и добавил в том смысле, что впору и ему самому ставить памятник за глупость и тупость.
Наташа попросила его не расстраиваться, поинтересовалась, когда он придет домой.
– Не знаю, – ответил Никита, повесил трубку и сказал унылым ребятам: – Будем надеяться, что американские морские пехотинцы надежно защитят гражданина России Аркашу Колессо…