Сплетающие сеть

22
18
20
22
24
26
28
30

Дело в том, что старую подстилку, перед тем, как оставить шалаш, я обычно выбрасываю – чтобы не заводились в ней мыши и даже пресмыкающиеся. Среди лесной фауны есть немало сибаритов, которые не прочь попользоваться уютной даровой гостиницей. Сказка об утерянной рукавичке и ее квартирантах – весьма реальная вещь.

Пал Палыч вообще выбрался наружу на четвереньках. Он так кряхтел, разгибаясь, что даже лягушки в ручье притихли. Пал Палыч видимо пришел в себя, потому что рассматривал окрестности нашей стоянки со странной смесью любопытства и недоумения. (Но никаких вопросов не задавал).

Все-таки вчера он и впрямь находился в состоянии грогги – есть такой термин у боксеров. Это когда после сильного удара ты еще на ногах, но соображаешь очень плохо – "плывешь".

Зосима тоже умаялся, как ни странно. Помнится, весной мы совершали и более длинные переходы, а он смотрелся как огурчик. Но тогда над нами не довлела опасность. Что ни говори, а психологическое состояние – штука серьезная.

Но то, что и он притомился, было еще полбеды. Постепенно организм привыкнет к ходьбе и все наладится.

В этом я, наученный горьким опытом прежней жизни, совершенно не сомневался.

А вот отношение Зосимы ко мне резко переменилось. От былого дружеского расположения не осталось и следа. Зосима пытался держаться как обычно, но у него это получалось плохо, нескладно. Ну не умеет он врать своим друзьям-приятелям, и все тут.

Зосима начал меня побаиваться. До схватки в избе он считал Иво Арсеньева интеллигентом, неплохим и даже где-то робким парнем. Его выводы я постоянно подтверждал своими охотничьими "подвигами", после которых Зосима посоветовал мне заняться рыбалкой.

Но теперь, увидев, что на самом деле я не очень похож на рубаху-парня, милягу и недотепу, Зосима оказался в затруднительном положении. Если раньше он был со мною полностью раскован, то сейчас мой приятель не знал, как ему повестись.

Каролина тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Она была в постоянном изумлении. И все время наблюдала за мной исподтишка.

Я ее понимал. Бой, который я дал бандитам, совершенно не вписывался в ее табель о рангах, где, скорее всего, Иво Арсеньев значился под предпоследним номером. (Все-таки у меня теплилась надежда, что она может быть благодарной за предоставленное убежище и повысит мой рейтинг на один пункт хотя бы за человеколюбие и сострадание).

Получается, что я (пусть и нечаянно) разрушил ее оценочную шкалу сильной половины рода человеческого.

Она привыкла сразу расставлять мужчин по полочкам. И после никогда не меняла прочно укоренившегося мнения о них.

Но – "все смешалось в доме Облонских". Я взял и восстал из праха. Как птица феникс. Восстановил свое реноме, если выражаться шибко грамотно, порушенное моей "эпической" схваткой с компанией Лагина у озера. И это напрочь выбило ее из привычной колеи. Каролина просто не знала, как себя вести.

Только Пал Палыч был сама невозмутимость. А точнее – отрешенность. Создавалось впечатление, что ему все до лампочки. После того, как Пал Палыч осмотрелся и осознал, где он и что с ним происходит, его глаза стали какими-то сонными, невыразительными, – будто их уже присыпали пеплом вечности.

Похоже, наш чиновный беглец сдался на милость судьбы, и это обстоятельство тревожило меня больше всего. Его ведь не потащишь на загривке, когда обстоятельства потребуют полной самоотдачи.

– Не мешало бы позавтракать, – робко сказала Каролина, когда мы закончили утренний туалет: умылись водой из ручья.

– А как же. Но обойдемся без утреннего чая, – сказал я не без досады, вынимая из своего рюкзака консервы и галеты. – Здесь нельзя разводить костер – чересчур открытая местность.

– Жаль, – только и сказала Каролина, сглотнув голодную слюну. – А почему только две банки!?

Я достал сардины в масле, оставив на обед более калорийную говяжью тушенку. Экономика должна быть экономной, слонялся когда-то по стране (в период "развитого социализма") такой дурацкий лозунг.