– Заходи во двор, – сказал Ваха, – есть разговор. Только без глупостей.
У трубки Вахи был хороший микрофон: пока он говорил, Джамалудину было слышно, как рядом, захлебываясь, ревет грудничок.
Было девять часов пять минут, когда Джамалудин Кемиров, без оружия и с телефоном в руке, подошел к зданию роддома и был впущен внутрь.
Прямо в коридоре стоял Ваха Арсаев, а за ним – Асхаб и Рыжий Мага.
На душе у Вахи было так, как будто ее облили соляной кислотой, но он не подавал даже вида. План захвата авиабазы провалился, и второй план, запасной, провалился тоже. Запасной план заключался в том, чтобы захватить какое-нибудь общественное место (Асхаб сам предложил горбольницу номер один) – и потребовать в обмен на заложников коридор в Чечню для пленных с базы.
Но вместо больницы они в суматохе забежали в роддом, и Ваха понимал, что его план рухнул. Помимо всего прочего, роддом окружили местные. Те из них, кто кого-то слушался, слушался только Джамалудина Кемирова, а Кемиров никак не мог обменять женщин в роддоме на пленников с русской базы. Арсаев понимал, что его шансы договориться с Кемировым гораздо выше, чем его шансы договориться с федералами, и он хотел убраться из Аварии как можно скорее.
Кроме этого, была еще такая деликатная вещь. Бештой был смешанным городом. В нем жили и аварцы, и чеченцы, и кумыки, и греки, но не меньше трети населения до сих пор составляли русские. Это само собой означало, что если бы Арсаев захватил больницу, то треть, и даже больше, ее пациентов была бы русская, потому что большинство русского населения были пенсионеры, которые мало ездили и много болели.
Но Арсаев захватил роддом. Мусульманские женщины рожали чаще, и вдобавок русские молодые бабы стремились уехать из Бештоя прежде всех. В роддоме было едва пять процентов русских рожениц. Чеченок оказалось в пять раз больше. Если бы этот роддом был в Москве, Ваха еще мог бы торговаться. Но он был в Бештое, и торговаться было нечем. Можно было только блефовать.
– Пошли, – сказал Ваха.
Они спустились в подвал, и Джамалудин увидел четыре красных газовых баллона, стоящих рядком у стены. К двум баллонам, возле самого вентиля, были прилеплены шматки пластита, и прямо в пластит были воткнуты электродетонаторы. Провода от детонаторов исчезали в вентиляционном отверстии. Оба взрывных устройства работали по проводам и, по-видимому, никак не были связаны между собой. Скорее всего, их могли взорвать два разных человека. Никакого следа радиовзрывателей Джамалудин не заметил.
Джамалудин стоял и смотрел на баллоны безо всякого выражения. За плечом шевельнулся Ваха.
– Это несущая стена, – сказал Ваха, – если ее взорвать, остальное упадет само.
Джамалудин помолчал.
– Если Аллах велит, – сказал Ваха, – мы все умрем здесь. Но, клянусь всем, что мне дорого, мы не хотели того, что случилось. Я не собирался воевать с тобой, я воевал с федералами. Помоги нам убраться отсюда, и ни один волос не упадет с головы заложников.
– Хорошо, – сказал Джамалудин, – вот мои условия. Во-первых, ты выпустишь всех женщин и всех детей. Ты сделаешь это сейчас, немедленно. Когда женщины и дети уедут, я подгоню сюда автобусы, и мы сядем в них вместе. Твои люди и мои люди. Я и мои люди будем без оружия. Мы доедем вместе до границы с Чечней, и там ты пойдешь своей дорогой, а я – своей.
Арсаев молчал несколько секунд. Он понимал, что решать надо быстро, иначе за всех будут решать федералы. Кроме того, он вовсе не собирался брать в заложники детей, которым три часа от роду, и женщин, которые собирались рожать. Если бы женщины были неверными, еще куда ни шло. Но большинство этих рожениц были правоверными мусульманками, и Арсаев не был уверен, что Аллах хорошо отнесется к его поступку.
– Хорошо, – сказал Арсаев, – но я выпущу женщин и детей только тогда, когда увижу автобусы. Сначала автобусы заедут во двор. Потом их проверят мои бойцы. Потом в них сядут твои люди. Потом я выпущу женщин и детей, и мы поедем.
– Сколько сейчас новорожденных в роддоме? – спросил Джамалудин.
– Шестьдесят восемь. И я не отдам тебе ни одного сосунка, пока не увижу автобусы.
– Все будет готово через два часа, – сказал Джамалудин.