Харбинский экспресс-2. Интервенция

Говорил он о неком японском отряде, который будто бы еще со времен войны ищет в маньчжурских лесах какое-то снадобье для своего императора. Упомянув об этих японцах, Чен прямо позеленел – вот до чего испугался. Грач-то сперва решил, что Чен слишком наглотался дыма. Но потом понял: не в том дело. Похоже, китаец говорил правду. Или, во всяком случае, верил в то, что сказанное – правда и есть. Надо заметить, про этих японцев он рассказывал толково, с подробностями. Грач был допросчиком опытным и потому теперь ясно видел: с ходу такую историю ни за что не выдумаешь. Значит, и впрямь где-то слышал толстый китаец о таинственном японском отряде.

По его словам, это были настоящие черти: стригли головы людям направо-налево. Кажется, у них даже и прозвище было такое среди местных-то – «стригуны». Японцы приходили в деревню, собирали людей, пытали. В смысле – спрашивали, не здесь ли укрыто чудесное снадобье. А после уходили, никогда не оставляя свидетелей.

Так говорил Чен. Что с него взять? И ведь не возьмет в голову мысль: если не оставляли свидетелей, то откуда ж теперь про эти дела сам Чен знает?

Грач саркастически его об этом спросил, но китайца сей вопрос оставил вполне равнодушным. Он только пожал плечами. Дескать, какое это имеет значение? И пошел чесать дальше.

Сказал: по слухам, появился недавно в Харбине один из этих, из «стригунов». Маленький, почти карлик. И очень опасный. У него есть хозяин – японский офицер. Но офицера не видели. А может, и не узнали. Наверное, он тоже здесь, только сильно изменил внешность. Что ему тут надо – неясно. Но, верно, не рис сажать и не лес торговать приехал. Такой человек коли прибыл – знать, затевает что-то недоброе.

Выболтав это, Чен принялся умолять никому не открывать его имени. И притом прямо трясся от страха. Это было забавно.

Причина необычной словоохотливости содержателя опийного притона была понятна. Более того, имела под собой весьма веские основания. В другой бы ситуации Чен просто отказался беседовать или соврал что-нибудь – вот как прежде с поваром.

Но сейчас было иное дело.

Потому что Грач повел допрос по всей науке и начал как раз с того злополучного для себя эпизода:

– Ты для чего меня надул с этим поваром? – спросил он. – Для чего сказал, будто повар знает, где скрывается некий Ли Мин, беглый служитель из погорелого «Метрополя»?!

– Я думал так: мой повар живет очень долго и знает очень много разных вещей. А если так, почему б ему не знать еще и про Ли Мина?

– Смеешься, – зловеще заключил Грач. – Ты, верно, думаешь, что глупый русский медведь ничего тебе сделать не сможет. Разве что выбьет пару зубов – так то не беда, вставишь себе другие, из золота. Но, друг мой, скажу тебе как на духу: ты ошибаешься. И знаешь в чем?

Китаец, натурально, не знал.

– Ты поставил меня в глупое положение перед начальником, – сказал Грач. – И мой начальник надо мной очень смеялся. И мои подчиненные – тоже. (Тут Грач немного преувеличил – не было у него подчиненных. Да и Карвасаров совсем не насмешничал.) – Так что, Чен, я нынче потерял лицо. И это произошло по твоей милости.

Чен похлопал глазами – видно, не сразу понял, что значит: «по милости». А когда уразумел, принялся зеленеть на глазах. Сообразил, что к чему: и домик уединенный, и зверского вида агенты, и река поблизости – будет куда труп кинуть.

Вот тут его и кинуло в откровенность.

Много чего рассказал толстый китаец в этот час с лишком. Но, увы, ничего такого, что могло помочь следствию, Грач не услышал.

Мало-помалу он стал терять интерес. Чен это мигом определил и вновь испугался:

– Госоподин мне не верит?

– Нет. Глупости все. Ваши китайские бредни. Снадобье какое-то выдумал. Мне это без надобности. Отвечай: где Ли Мин? Последний раз спрашиваю!