Харбинский экспресс-2. Интервенция

22
18
20
22
24
26
28
30

– А с этим что? – спросил агент и показал себе под ноги.

(После допроса толстый Чен был связан и препровожден в погреб, где и дожидался теперь своей участи.)

– Выпусти, – сказал Грач. – Пускай. Он нам теперь без надобности.

* * *

Канцелярской работы обыкновенно чураются. Мало кто любит ее, писанину-то. И почему, спрашивается? Что до Грача, так ему сочинение служебных бумаг никогда не было в тягость. Сидишь себе, царапаешь перышком. И ногам отдых, и для мыслей полезно: выводишь аккуратненько строчки, одну за другой, а с ними вместе и картинка-то в голове складывается яснее.

Пока писал рапорт его высокоблагородию полковнику Карвасарову насчет последних событий (допрос Чена в документ, ясное дело, пока не был включен), все думал про теорийку с чудесным корнем. И не было у Грача на душе покоя – то покажется ему это все полною чепухой, то – перспективнейшей версией, с возможностями самыми соблазнительными. Для него самого, разумеется.

Спустя некоторое время (Грач уже переписал документ начисто и даже успел отнести секретарю, для регистрации) вошел дежурный и доложил, что явился некий извозчик, которого, по его словам, вызывали.

– Пускай заходит.

Вошел малый, одетый даже с некой возчицкой претензией, в кожаном картузе, который он теперь держал в кулаке.

– Чего тебе?

– Так городовой сказывал, будто в сыскном меня спрашивают…

– А ты кто?

– Извозчик, два-два-седьмой…

– А, ванька! Вспомнил тебя.

– Не ванька, – обидчиво сказал малый. – Не лихач, конечно, но и не ванька.

– А кто же?

– Из живейных будем.

– Вот как? Ну да мне дела нет до вашей классификации. Сказывай: куда ты того седока отвез?

– Какого?

– Да того, с которым через привокзальную площадь катил. Утром. Припоминаешь?

Малый наморщил лоб, переложил картуз из руки в руку: