За колючкой – тайга

22
18
20
22
24
26
28
30

Было решено немедленно покидать деревню.

– Ты вот что…

Идея Сонькиного брата была полна идиотизма и наглости. После того, как он загонит свою машину во двор сестры, Литуновский должен был быстро запрыгнуть в бочку. И сидеть там до тех пор, пока его спаситель не доедет до Назарова.

– Я смотрел этот фильм, Витя, – вздохнул Летун. – Но дерьмо – это не цемент. Оно не затвердевает, но я там просто сгорю за несколько часов. За час сгорю. Но перед этим за пять минут задохнусь.

Литуновский, как объявил бывший заключенный, ребенок. Отчаявшийся мужик, который боится каждого шороха. Дерьма в бочке по колено, а люк, у которого беглец будет сидеть, открыт. Неприятно, конечно, но кто сегодня в стране иначе живет? И потом, не навсегда же такая диспозиция.

У каждого блокпоста, организованного «красными», Литуновский будет люк закрывать и уходить вглубь. За те пять минут, пока люди в погонах будут крышку открывать, он не задохнется. И потом, смотреть внутрь вряд ли кто-то решится. Скорее всего попросят это сделать собаку. Но при таком количестве приятного для себя букета запахов она вряд ли доложит по команде, что пахнет зэком.

– Здесь больше нельзя, – поставил точку зэк.

– Он обязательно придет, – подтвердила Сонька, встретила подозрительный взгляд брата, осеклась и чуть порозовела.

Посмотрев по очереди на обоих, Литуновский понял, что завтракал он, кажется, зря.

Через десять минут он, задыхаясь от смрада, уже сидел у откинутого люка внутри бочки, а еще через две минуты машина тронулась с места, и по бочке прокатилась отвратительная, зловонная волна.

Но это все лучше, чем быть найденным собакой между землей и полом Сонькиного дома.

С визитом Савельев не задержался. Надежду найти в доме предметы и денежные средства, нажитые незаконным путем братом хозяйки, он не питал. Тем паче не думал о том, что там может находиться человек, которого разыскивает весь Красноярский край. В нем, неудовлетворенном, кипела необходимость мести за вчерашнее отторжение. Как и во всяком мужчине, имеющем комплекс неполноценности на почве невосприятия противоположным полом его мужских особенностей, в нем бурлило чувство оскорбления за отказ в получении удовольствия.

Вот сучка, – думалось участковому. Еще неделю назад она сама выказывала желание заключить его в свои объятья, стонала, извивалась и покрывалась потом под его натиском, а вчера указала ему на дверь, как последнему слабаку. Получается, что по своим постельно-деловым качествам он не подходит для молодой вдовы.

Досадно.

Нужно будет указать сучке на ее место. А то какой-то парадокс происходит. То жадно минет творит, всю ночь поддерживая его плоть в боевом состоянии, то указывает на дверь. Зарядила батарейки, что ли? Еще на неделю? А еще через неделю опять будет встречать его, проходящего мимо, у калитки, и предлагать зайти в дом?

Непорядок это. После всего того, на что она соглашалась ночами, пора понять, что не он служит, чтобы ее батарейки заряжать, а она – для его аккумуляторов.

Ровно через час после отъезда брата – Савельев проконтролировал этот момент с крыльца сельсовета, он прихватил папку, попрощался с председателем и двинулся вниз по улице. Если она и сейчас ничего не поймет, придется брать за талию не вдову, а ее родственника. Участковый готов был поклясться, что в доме есть предметы, которые могут оказаться решающим фактором убеждения непокорной бабы.

– Здравствуй, Соня, – молвил он, опять демонстрируя в дверях фуражку.

– Ну, что еще? – Теперь Соня была более развязна, ее подпол был чист.

– Братца твоего видел, вот…