– Та-а-ак… – протянул майор ВВ. – Водительское удостоверение, путевой лист, прочие фенечки… Водитель Кормильцев, у меня такое впечатление, что мы должны друг друга знать. Нигде не встречались?
– Мир тесен, – проговорил Витя, считая секунды, чтобы превратить их в минуты. – Может, и доводилось.
Кудашев посмотрел в окно, где толпилась ребятня, и, не оглядываясь, постучал рукой с документами по плечу водителя:
– Смотри, смотри, ребятишки вертолет окружили. В диковинку им, наверное.
Кормильцев, досчитав уже до двухсот сорока, поторопил события и справился, может ли он ехать. Он торопится, его ждут, а по дороге пришлось менять колесо, и потому он уже опаздывает.
Замполит вздохнул, спросил, помнит ли Кормильцев девяносто девятый год, шестой барак и свои нары, вторые от входа справа.
– Помню, начальник, и что с того? Я свободный человек, работающий и непьющий. А что памяти касается… Не у одного тебя она хорошая. Я карцер волею твоею помню…
«Триста»…
– …и помнить буду. Сейчас-то что от меня нужно?
Кудашев лениво почесал затылок, бросил документы на сиденье, рядом с водителем, и тяжело вздохнул, словно давал понять: занятие, которым сейчас он заниматься собрался, ничуть ему не приятно. Напротив, противно. Но необходимо.
– Пытаюсь определить, Кормильцев, кто из вас сукой окажется. Если ты, то в этом случае мы будем еще минут десять сидеть и смотреть друг на друга. Чтобы наверняка. А потом, когда я все-таки заставлю одного из этих хлопцев спуститься в цистерну, можно будет уверить следствие и суд, что во время пути ты несколько раз останавливался по нужде и тем оставлял машину без присмотра. Доказательств обратного у всех – ноль. Если же сукой окажется Литуновский, то уже через секунд тридцать он начнет долбиться изнутри, пытаясь спасти свою жизнь. Твою жизнь этим он не погубит, знает, что максимум, который тебя ожидает, это пара лет. Но все мы, и он, и я, и ты, очень хорошо понимаем, что такое два года вне дома. Впрочем, у него есть вариант. Это он скажет, что увидел на дороге машину, оставленную без присмотра, и залез в бочку. В любом случае он начнет стучать и спасать свою жизнь. Словом, сдавать тебя.
«Пятьсот».
– Открой люк, Кудашев, – хрипло проговорил Кормильцев. – Вдруг… там кто-то есть.
Майор улыбнулся:
– Мне делать нечего? Просто так бочку с дерьмом вскрывать? Понимаешь, мне, чтобы это сделать, нужны не догадки, а доказательства. И если беглый зэк залез в цистерну без твоего участия, тогда откуда такая уверенность возьмется? Другое дело, если ты был соучастником побега… Ну, не соучастником – это я загнул, а пособником в процессе этого побега… Тогда да. Явка с повинной будет принята, и жизнь зэка окажется вне опасности. Если ты не видел, что в бочку кто-то проникал, тогда зачем ее вскрывать? Один шанс к миллиону, что зэк в ней. Просто посидим пяток минут, поболтаем, годы прошлые вспомним… А потом знаешь, что я сделаю? Вскрою цистерну. Но вопросов к тебе не будет. Ты ведь скажешь, что оставлял машину без присмотра, верно?
Замполит отвернулся и стал смеяться, разглядывая, как один из мальчишек пытается тайком залезть в вертолет.
У Вити на лбу выступили крупные капли пота.
– Открывай бочку. Он там.
– Не понял, – четко отрапортовал заместитель Хозяина.
– Это я подсадил его в цистерну, и я знаю, что он в бегах. Открывай.