За колючкой – тайга

22
18
20
22
24
26
28
30

Странно, но после этого падения он начал приходить в себя. Много ли ему надо, увечному? Голод, болезнь и незаживающие после первого побега раны превратили его в неловкую куклу, готовую падать всякий раз, едва ее поставят на пол. Можно было даже не бить. Просто толкнуть в грудь.

Но Литуновский понимал гнев начальника. Он был ему знаком. Вот так же чувствовал себя он, находясь три месяца в карцере. К нему перестала приходить и приводить Ваньку Вика. Не появлялись они и сейчас. День минувший был теперь милее, чем наступивший. В той жизни, после первого побега и до второго, он видел Вику, разговаривал с ней, а потому жил. Сейчас она была так далеко, что не было смысла даже писать. А какой смысл? Литуновский подсчитал, что за время нахождения в шестом бараке «седьмой» колонии он отправил в Старосибирск сорок три письма. И не получил ни одного в ответ. Вика, не сумев простить, забыла его. Наверное, в тот момент, когда он, решив поменять встречу с ней на смерть, отказался стучать в бочку ассенизаторской машины изнутри.

Когда он понял, что остался один, он тоже хотел рвать и впиваться в горло всем, кто станет на его пути. Подсчитывал, как лучше выхватить на делянке автомат у конвоира-ротозея, перестрелять бурятов вместе с собаками и снова уйти в тайгу. Но сумел потушить в себе этот безумный костер и сейчас об этом не жалел. Однако помнил ярость, обуздавшую его.

Полковник что-то говорил, а он не слышал. Звуки стали прорываться сквозь забитые пробками уши лишь после графина воды, вылитой на его голову.

– Так ты знал, что это будет происходить с первой минуты, сволочь? – вот, оказывается, о чем кричал Хозяин.

– Конечно, – поводя непослушными губами, прошипел Литуновский. – За все платить нужно, товарищ полковник…

– Ах, ты, сука… – взахлеб прошептал Хозяин.

– Бей, бей, – разрешил Литуновский присевшему для удара Хозяину. – Сдохну, будешь Ваньку кормить до совершеннолетия…

Еще не понимая правоты этих слов, но уже твердо веруя, что глупости этого человека сводятся только к организации побега, начальник изменил направление удара и с грохотом врезал над головой жертвы. В шкафу звякнули стаканы, на стене покосилась картина.

– До совершеннолетия, говоришь? – С размаху сев на стол, вспотевший от возбуждения Хозяин рывком вынул из кармана пачку сигарет. – Да я завтра же признаю через суд этот договор недействительным и еще вытрясу из твоей жены все деньги. Да еще с моральным ущербом! Ты слышишь, ущербный?!

– Не вытрясешь.

Зэк никак не хотел лежать на полу, и полковник с раздражением наблюдал, как тот карабкается по стене, оставляя на ней кровавые потеки.

Хотелось спросить, почему «не вытрясет», но нужды в этом не было. Во взгляде Литуновского хорошо читалось, что он объяснит все сам.

А тот все-таки с пола встал. Ноги подрагивали, руки прилипли к стене, однако сползать вниз он если и собирался, то не скоро.

«Упрямая тварь…»

– Едва ты сунешься в суд с оспариванием содержания договора, тебя тут же выпнут с должности. Запрещено, понимаешь… бизнесом заниматься. Отдельной категории лиц…

Хозяин опешил.

– А ты договор заключил… Не забыл, с кем?.. Алло, гараж. Это я, осужденный Литуновский, твой партнер по бизнесу. Сколько до пенсии осталось? Пять? Шесть? Уйдешь из ведомства без заслуженной пенсии. Порочишь, господин полковник… звание русского «конвойника». Да и в суде тебя не поймут. Я по договору что обещал сделать? «Шишкобой». Сделал? А твои обязательства сводятся исключительно к тому, чтобы платить мне. Точнее, сыну моему. Вика, она учительница немецкого… Сам пойми, командир, как на такую зарплату ребенка без отца содержать?

– Бауман, говоришь?

Об уме этого человека в зоне ходили слухи, но только сейчас Хозяин понял, насколько далеки они от истины. Это не слухи. Это истина.