Болевой прием

Его подручные сняли с нас наручники и оставили в подвале наедине.

Глава 5

– Мы живы, по-моему, это главное, – проговорил подполковник, массируя истерзанное хлыстом тело.

Мне хотелось как-то помочь ему, прижечь йодом кровоточащие следы от хлыста, но йода не было. Была бы собакой, языком зализала бы. Но я не собака.

– Мы им нужны, – кивнула наверх я. – Теперь главное, чтобы из нас как бы между прочим не сделали убийц. А Граф это может!

– Мразь редкая этот Саня... Но не более того, – проведя несколько боксерских ударов по воздуху, отозвался Сергей.

И ко мне вдруг окончательно вернулась уверенность в себе. В самом деле – ну что я, мрази за свою жизнь не видела?! И мы им не Ольга с Кириллом, не офисные недоросли.

– Взорвать бы все это на хрен, – повращав головой, произнес подполковник. – Только не получится.

Некоторое время мы оба молчали. Я пыталась сообразить, чего затевает Граф и как он хочет использовать меня и Хмурого. Вместе? Порознь? Ведь ни на грош ни мне, ни подполковнику больше не доверяет. Враги мы для него, причем очень опасные... А вот кто он сам? Шпион, агент иностранной разведки? Нет, это не разведка. И не местные преступные группировки... Что за чертовщина, я по-прежнему весьма скудно представляю себе, с кем сейчас воюю. Для чего-то Граф нас с Хмурым бережет, даже наручники велел снять! Стоп! Раз приказал снять наручники, значит, задействует нас в самое ближайшее время. Для боевых акций затекшие руки не годятся, реакция притупляется и ударная сила. Вслух свои мысли я произносить не стала, наш подвал скорее всего прослушивается. Как это выразился Граф? Вот, вспомнила:

– Даже стопроцентно невыгодную для себя ситуацию я умею обратить в свою пользу!

Редкое умение, нечего сказать! Мы с Хмурым Графу крайне невыгодны и опасны, но, получается, работаем на него?! От всех этих размышлений голова начинает идти кругом. Несомненно, Граф считает меня наемницей, любящей убивать людей за деньги. За эдакого урода, вроде Лесли, за женщину, лишенную материнского инстинкта, имеющую всего одну, но пламенную страсть, страсть к убийству. На самом же деле с первого дня моей работы на спецслужбу я действовала исключительно в рамках ЗАКОНА. Некоторые странные люди (по мне, чудаки на букву «М») говорят, что закон не имеет обратного действия, то есть не может меняться в зависимости от исторических обстоятельств и социальной атмосферы. На мой взгляд, полная чушь, достаточно посмотреть на историю законодательства СССР, впоследствии России. Сперва Ленин отменил смертную казнь, потом опять ввел, при Сталине судебные решения выносили не суды, а «тройки», тот же Сталин смертную казнь также отменял (!!!), но вскоре вернул. Хрущев ввел смертную казнь за любое убийство, изнасилования и хищения в особо крупных размерах. При Брежневе отменили расстрел за изнасилование, при Андропове ужесточили законы против расхитителей. При Горбачеве за убийства при отягчающих стали давать пять-семь лет (!!!), при демократах смертную казнь и вовсе отменили. Общество стало добрее и гуманнее?! Интересно, есть ли хоть один человек, который ответит «да»?!

– Мы работаем исключительно против особо опасных преступников, убийц и террористов, – говорил мне Сократ Иванович Прохоров, когда я подписывала свой первый «контракт» со спецслужбой. – Они хуже зверей, хуже волков, вы сами знаете это. То, что вам предстоит – это не вынесение и исполнение приговора, это высшая мера социальной защиты!

Защиты! Те ублюдки, которых я уложила на пустыре, больше никого никогда не убьют и не изнасилуют. Не хочется поминать всуе святые писания, но... Там сказано: «Какой мерой мерите, такой и вам отмерят!» По-моему, это и есть основной ЗАКОН, который никак не меняется, кто бы и как бы ни переписывал Уголовный кодекс. Чтобы лишний раз не упоминать святые писания, обратимся к законам физики, которые изучаются в средней школе. Точнее, к одному из законов. Действие по нему, как известно, равно противодействию. И в моем случае это не месть. Приведу пример. Как-то генерал Прохоров поручил мне задачу по обеспечению безопасности свидетелей судебного процесса. На скамье подсудимых оказалась верхушка одной из банд, занимавшихся заказными убийствами, торговлей оружием и наркотиками. Генерал дал мне прослушать записанные угрозы, которыми оставшиеся на свободе бандиты стращали одного из свидетелей. Его пожилой матери грозились плеснуть в лицо кислотой, то, что говорилось насчет детей, и вовсе вспоминать не хочется... Но когда я услышала все это, меня покинули тормоза. Через пару дней рядом с шестидесятилетней матерью того, чей голос произносил угрозы, кто-то вылил кислоту. На саму мать изверга ничего не попало, но рядом с ней задымилась трава газона. Этого оказалось достаточно, чтобы мать, породившая подонка, оказалась в больнице с тяжелым сердечным приступом. Другой бандит упал на рельсы и был разрезан поездом, сынок третьего негодяя как-то раз пришел из школы какой-то очень странный, целый и невредимый, но два с половиной месяца потом молчал, впоследствии так и не смог рассказать, что с ним случилось. Четвертый... Этот жив остался, но навечно прикован к постели, жена его бросила... Самое интересное, что процесс довели до конца. Бандюги перестали улыбаться и выкрикивать оскорбления в адрес прокурора и свидетелей, ручонки у них заметно дрожали...

А я люблю смотреть, когда мразь дрожит, когда она визжит. Против мерзавцев мною попросту были сделаны упреждающие действия, причем отнюдь не такие жестокие, какими угрожали они... Как это опять же сказал все тот же Граф, наблюдая, как я смотрю поединок Хмурого и Лесли:

– Вы были похожи на сучку, которая наблюдает, кто из кобелей перегрызет другому глотку...

Неужели во мне осталось только ЭТО? Азарт схватки, особый, едва уловимый блеск глаз, выражение лица, выдающее опьянение от запаха крови?! Может, он и прав, Граф этот треклятый! Не осталось во мне ничего, кроме НЕНАВИСТИ. Холодной, не знающей эмоций, расчетливой... А все эти пони, сказки, истории для мультиков – самообман, то же самое, когда вальяжный господинчик, на совести которого много чего интересного, специально спускается в подземный переход, чтобы бросить в ладонь нищей старушки пятисотрублевую купюру. Слыхал он, что должна быть совесть у человека, может, даже и была она когда-то, но потом насухо утекла. Ну в самом деле, зачем мне пони?! Зачем мне одинокая, ставшая лишней на этом свете девочка Злата?! Да ни за чем, сама это прекрасно понимаю. Куда делись чувства? Были вроде бы когда-то... Был человек. Где он сейчас, не знаю. При желании можно, конечно, найти, только я этого делать не буду. Среднего роста, спортивный, с усиками, делающими его похожим на офицера царской армии. Пару огнеупорных кирпичей ребром ладони шутя перешибал. Формы не носил, поэтому звания его не знаю, но тянул на полковника. Так я его Полковником мысленно и окрестила. Нас с ним свел Сократ Иванович на предмет разработки одной из среднеазиатских группировок, занимавшихся наркобизнесом. Служебные задачи мы выполнили на оценку «пять»: торговая сеть, опутавшая Москву, была повязана спецназом ФСБ, все члены группировки получили солидные сроки, а главарь взорвался в собственном бронированном джипе за три дня до ареста. После чего из Москвы сбежали двое крупных адвокатов и подал в отставку по состоянию здоровья крупный чин из МВД. Последние события немало облегчили работу судье и прокурору во время процесса. Наша с Полковником роль в этих событиях была сродни оператору в кинофильме. Никто его ни в лицо, ни по фамилии не знает, но в создании фильма он играет основную роль. Так же и мы. Основные лавры и награды получили другие полковники и генералы, а мы в тени. Пришло время мне с Полковником расставаться, а у нас с ним... Одним словом, завязались неслужебные отношения. А у него семья. Получилось, что я, в самом деле, как последняя сучка, увожу из семьи мужа?! Пусть чувства нешуточные, но дело гнилое. Про такое даже в церкви, на исповеди говорить не хочется. Спрашиваю я своего Полковника в открытую:

– Хочешь, исчезну навсегда?

Он с ответом не торопится. Что-то неопределенное бормочет, совсем не в его это стиле. Одним словом, вижу, семью Полковник бросить не может. И жену любит, и меня. Но каждую из нас по-своему. Бывает и такое в жизни.

– Двух женщин любить нельзя, – заявляю я Полковнику.

Можно... На самом деле можно, но очень недолго. Наш срок закончился, и я это поняла первой.