Топор правосудия

22
18
20
22
24
26
28
30

Внезапно успокоившись, Витя посмотрел на лежащий рядом обрез…

Взяв его и повертев перед глазами, он стал рассматривать его так, словно видел впервые. Затем он отложил обрубок ружья в сторону и вынул из-за пояса пистолет старшины. Вынув магазин, Перец сосчитал патроны. Их было восемь. Слишком много даже без тех восьми, что находились в запасном магазине. Защелкнув магазин в рукоятку, Витя опустил пальцем предохранитель. Теперь осталось всего два движения. Оттянуть и отпустить затвор, после чего нажать на спуск…

Когда холодный, пахнущий ружейным маслом металл до отказа погрузился в его рот, Перец зажмурился…

Осталось всего одно движение. Аккуратно выжать большим пальцем правой руки чувствительный крючок…

Боли не будет. Наоборот, перестанет ныть рука, и эти сомнения прекратятся, словно их и не было…

Когда палец уперся в препятствие, преодоление которого – самое простое дело в этой жизни, Перец тихо завыл…

«Макаров», выскользнув из мокрых ладоней, скатился на колени, а потом упал вниз, глухо стукнув по бетону.

И в этот момент Перченков понял, что его ничто больше не пугает. Ему тридцать один год; убить себя в тот момент, когда жизнь только что начинается, было бы глупо. Пусть нет покоя, пусть по следу идет враг!.. Но – он жив!! Он борется, сражается за каждую секунду своей жизни, а кто сказал, что эта жизнь никому не нужна? Она нужна ему, Виктору Перченкову. И пусть эти ублюдки, что топчут поляну за его спиной, подавятся пониманием того, что он жив и даваться в их руки не собирается.

– Какой же я был дурак…

Когда Перец поднимал с пола пистолет и ставил предохранитель, его руки не дрожали. Прекратилась даже эта ноющая боль от укуса мерзкой овчарки. Может быть, сейчас именно тот случай, когда грязный чердак можно представить мягким диваном и подумать о том волшебстве, которое спасет его от преследователей?

Поднявшись на ноги, Перец подошел к окну и посмотрел на улицу. На его небритом лице уже играла улыбка. Довольная улыбка, обещающая неприятности…

Когда Пащенко поведал Антону о случае в больнице и о том, где Перец бросил машину, Струге озадаченно сел в домашнее кресло прокурора.

– Почему решили, что тот Бобров – Перец?

Это был вполне резонный вопрос.

– Доктора «нарисовали» его в той же одежде, о которой нам рассказывал Игорь Перченков. Совпадают и его приметы. И потом, в Тернове не так уж много молодых людей, разгуливающих по улицам с обрезами, заряженными жаканами и кабаньей картечью.

– Где его могла собака укусить? – не унимался Струге.

– Знаешь, брат, у Вити сейчас тот период жизни, когда чаще появляешься на собаках, чем на людях. Подворотни, темные углы… Мало ли что могло с ним случиться? Собаки очень не любят, когда люди пытаются отвоевывать у них их территорию.

– Знаешь, что самое плохое в этой истории? Если, конечно, исключить гибель двоих ребят из милиции? То, что Перец вооружился более внушительно – раз. И понял, что обратной дороги нет, – два. Сейчас ему совершенно безразлично, кого убивать и зачем. Он будет палить во всякого, кто вызовет у него подозрения. – Антон похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет. – В суд, в понедельник, проверка приезжает. Если до девяти утра тридцать первого марта я не найду Перца, то бишь его дела, то первого апреля насмеемся вдоволь. Можно будет с уверенностью заявить, что шутка Семенихина удалась.

Пащенко промолчал. Возразить было нечего, да и не хотелось. События развивались так стремительно, что любой протест можно было расценить, как утешение ракового больного за день до кончины.

– Собака, собака… – вздохнул Антон, закрывая от напряжения глаза. – Где он мог найти собаку? И в котором часу? Но самое главное – где! Если бы знать, можно было привязаться к местности.