Винную лужицу, набежавшую из перевернутого бокала, теперь пробовали на вкус мухи. Самая взбодрившаяся из них то и дело совершала короткие облеты помещения, ударяясь обо все, что попадалось ей на пути. Я обратил внимание, что она ни разу не сделала попытки приземлиться на бесчувственном теле Марка, и очень хорошо ее понимал. Я бы на ее месте тоже побрезговал.
В комнате пахло какой-то приторно-душистой дрянью, которую нормальный мужчина и близко к себе не поднесет. Я даже удивился немного, когда, обведя комнату взглядом, не обнаружил трюмо, уставленного флаконами, тюбиками и всякими баночками-скляночками. Чулки имелись, а вот приличного зеркала, чтобы Марк мог полюбоваться собой во всей красе, не наблюдалось.
Кроме того, на стены так и просился атлас пастельных тонов, а на пол – что-нибудь белоснежное и пушистое, чтобы Марк в минуты неги мог раскинуться как следует, прижимая к вздымающейся груди голову любимого человека…
Тьфу! Мне надоело разглядывать этот поганый будуар, и я подал голос:
– Эй, дегустатор, проснись!
Ноль внимания. Нужно было растормошить спящего, но сделать это без перчаток я не отважился. Поискав глазами подходящий предмет, я наткнулся на тремпель, вооружился им и шлепнул по обращенной ко мне заднице.
– Тебе сказано, Марк! Просыпайся!
– М-м?
Я врезал по ягодицам в полную силу и услышал пьяное бормотание:
– Бурцев, противный… Опять ты со своей дубинкой… Хотя бы раз вошел в меня сам…
Противным Бурцевым, который сам в Марка входить не желал, используя для такой деликатной цели имитатор, был, надо полагать, мужественный капрал, покинувший эту комнату незадолго до моего появления.
– Ты обознался, шалунишка, – сказал я. – Повернись скорее и посмотри, какой сюрприз тебя ждет.
Он поспешил выполнить мое пожелание и при виде меня протрезвел настолько, что умудрился не свалиться с кровати.
– Бодров? Ты?
– Да уж не дух отца Гамлета.
– Какого хрена тебе здесь нужно? Убирайся!
Багровея то ли от натуги, то ли от смущения, Марк принялся стягивать с себя чулки. Рискуя заслужить упреки в предвзятом мнении, я все равно вынужден констатировать, что это получалось у него далеко не так грациозно, как у раздевающейся женщины.
– У-би-рай-ся! – повторил он уже по слогам, когда избавился от легкомысленных розовых тряпиц и стал выискивать, что бы такое напялить на себя поприличнее.
Стоило его взгляду упасть на валяющиеся неподалеку трусы обычного мужского фасона, как я припечатал их к полу ногой.
– Не спеши. Это лишнее.