Жадный, плохой, злой

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну? – нетерпеливо спросила Ириша, с легкостью сгибая и разгибая чайную ложечку. – Как тебе мой план?

– Надо хорошенько прикинуть, – нахмурился я.

– Что тут прикидывать, Игорь? Соглашайся, и все. Завещание отца на меня составлено. Нечего тут прикидывать.

– Как же нечего? – притворно удивился я. – Вот заживем мы с тобой, как настоящие богачи, так? Где-нибудь на Беверли-Хиллз, например…

– Можно и на Беверли-Хиллз, – настороженно подтвердила Ириша.

– А в Голливуде принято возлюбленных в шампанском купать, сам в кино видел, – продолжал я все с тем же сосредоточенным видом недоумка, решающего сложнейшую арифметическую задачу. – Это же сколько ящиков с шампанским нужно будет перетаскать, чтобы наполнить ванну! По моим подсчетам, получается не меньше тридцати пяти. Замахаешься! Нет, Ириша. Такая шикарная жизнь не по мне. Проще здесь каким-нибудь грузчиком работать. А еще лучше – приемщиком стеклотары.

– Почему приемщиком стеклотары лучше, чем грузчиком? – спросила Ириша упавшим тоном.

– Ящики легче, – пояснил я авторитетно. – Потому что бутылки пустые.

На осмысление моего заявления ушла минута.

– Так бы тебя и убила собственными руками за твои шуточки, – сказала Ириша с чувством.

Наполовину это чувство состояло из гнева, а остальное было нескрываемой нежностью. Вот и пойми после этого женщин!

2

Появление Дубова было не столь эффектным и стремительным, как обычно. Явись он такой расслабленной шаркающей походкой на заседание Думы, сподвижники по фракции его со спины и не узнали бы, пожалуй. Да и личико у Владимира Феликсовича сегодня подкачало: какое-то все перекореженное, осунувшееся, с набрякшими мешками под глазами. К тому же выбритое весьма условно. Тушка курицы, кое-как опаленная на газовой горелке неряшливой хозяйкой, и та смотрелась бы опрятнее.

Ядовито-желтый халат болтался на нем, как будто был позаимствован с чужого плеча. Вальяжности он Дубову не придавал, только подчеркивал болезненный цвет его физиономии. Та курица, с которой ее хотелось сравнить, сначала умерла мучительной смертью, а потом долго пролежала в морозильной камере. И, честно говоря, лучше бы ее не извлекали оттуда на свет божий.

– Привет, – буркнул Дубов, тяжело усевшись рядом с Иришей. Специально для хозяина дома здесь было установлено массивное вольтеровское кресло с высоченной спинкой и подлокотниками в виде золоченых львиных лап. Устроившись на этом своеобразном троне напротив меня, он хрипло изрек: – Можно приступать.

– Мы уже позавтракали, папа, – вежливо призналась Ириша.

– Кто это – вы? – пробрюзжал он, как будто не видел меня в упор.

– Я и Игорь.

– Поздравляю! А мне что, в одиночку прикажешь жрать? Как паршивой приблудной собаке?

Не думаю, что какая-нибудь собака, любой паршивости, отказалась бы от эксклюзивной возможности самостоятельно перепробовать все, что находилось на столе, но свое мнение я придержал при себе. Если обычно дубовское чувство юмора находилось на нулевой отметке, то теперь ему можно было смело присваивать знак «минус».

– Пригласи Натали, чтобы тебе не было скучно, – предложила Ириша.