Раскрепощенным женщинам двадцать первого века оставалось только посочувствовать. Невозможно было представить, чем они станут завлекать мужчин, когда окончательно снимут с себя все свои интригующие тряпочки.
«Впрочем, Ирише в этом отношении повезло, – подумал я, следя за ее величавым приближением. – Не красавица, но благодаря своему гренадерскому росту она всегда будет держать окружающих мужчин в напряжении. Каждому в ее присутствии захочется выглядеть повыше, поплечистее и позначительнее. А именно с этого начинаются все любовные увлечения».
– Доброе утро, Игорь, – поздоровалась Ириша, занимая свое место за столом.
– Доброе утро, – кивнул я с улыбкой, вызвавшей слабую тень ответной.
Мы сидели в большой полупустой комнате на третьем этаже. Назвать ее столовой не поворачивался язык, хотя стол был обильно сервирован, а вокруг него вились мухи и расторопный паренек с многоярусной тележкой. Голые стены, отдающиеся эхом, и отсутствие занавесок на окнах лишали безликое помещение даже подобия домашнего уюта.
После того как в беседку залетела оторванная голова Германа Юрьевича, завтраки на свежем воздухе перестали быть доброй традицией семейства Дубовых. Марк, тот вообще не имел возможности явиться ни к завтраку, ни к обеду, а разве что к самому позднему ужину за полночь, да и то в качестве бесплотного призрака.
Отец поредевшего семейства отсутствовал. Когда парнишка, пожелав нам приятного аппетита, укатил свою дребезжащую тележку в неизвестном направлении, мы с Иришей остались почти одни. Полноте идиллии мешал кореец Чен, проводивший меня наверх. Теперь он торчал у входа, наблюдая за нами ничего не выражающими глазами. Хотелось подойти к нему и щелкнуть по носу, чтобы он растерял всю свою азиатскую невозмутимость.
– Как спалось? – полюбопытствовала Ириша, когда вяло похрустела тостом и принялась пощипывать нежную мякоть булочки с изюмом.
Мне показалось, что голодна она значительно сильнее. А тон ее был слишком безразличным, чтобы принять его за чистую монету.
– Плохо спалось, – посетовал я, угостившись ледяным апельсиновым соком. Приятно было сознавать, что в напитке, наполовину состоящем из талой воды, содержится немало полезных витаминов.
– Муки творчества? – Ириша внимательно посмотрела на меня.
– Шумно было. – Я придвинул к себе плошку с креветочным салатом и перегрузил примерно половину в свою тарелку. – Посреди ночи за моей дверью собралась целая куча народа. Шум, гам, топот… Намечается переезд? Или твой отец проводит военные учения? Кстати, где он?
– Скоро будет, – ответила Ириша, нервно теребя свою несчастную булочку.
Остальные мои вопросы она пропустила мимо ушей. Ей явно не терпелось подзаправиться как следует, но она стеснялась продемонстрировать мне истинные масштабы своего аппетита. Страдая над останками булочки, Ириша прилагала титанические усилия, чтобы не провожать взглядом каждую порцию салата, которую я отправлял в рот.
Пришлось достать сигарету, встать из-за стола и перекурить, улегшись животом на подоконник. Когда я вернулся на место, салата в плошке как не бывало, а количество бутербродов с красной рыбой уменьшилось минимум на треть. Зато Ириша выглядела повеселевшей, а голос ее избавился от внутреннего напряжения.
– Я соскучилась по тебе, Игорь, – сказала она с проснувшимся чувством. – Едва удержалась, чтобы не прийти к тебе ночью.
Надо было выкурить две сигареты, подумал я. Ириша успела бы умять ломоть отварной телятины в придачу, и тогда можно было бы рассчитывать на много красивых и ласковых слов. Это очень верно подмечено, что путь к мужчине лежит через желудок. Через желудок насытившейся женщины.
– Я ждал тебя. – Чтобы не выдать себя неискренним взглядом, я уставился на чистую тарелку перед собой.
Фарфоровый сервиз был расписан сценками из сельской жизни китайцев. Все они выглядели на миниатюрах толстыми, кособокими и ужасно неуклюжими. Трудно было поверить, что эти пузатенькие уродцы на кривеньких ножках были способны на что-нибудь еще, кроме ленивого созерцания мира. Еще меньше верилось в любовь между столь непривлекательными мужчинами и женщинами.
– Отец запретил мне ночевать у тебя, – призналась Ириша, смягчая горечь произнесенных слов мелкими глотками горячего шоколада. – У нас ведь траур, помнишь?
ebooksa