И вдруг ОН вспомнил СВОЕ имя и сразу понял, где надо искать.
Взяв нож, Бурков сдернул с майора простыню и еще раз внимательно посмотрел на «жмура».
«Хорош!» — мысленно воскликнул он и даже цокнул языком, вполне удовлетворенный своим первичным осмотром.
Несмотря на то, что причиной смерти было кровоизлияние в мозг или еще какая-нибудь пакость в черепной коробке, науке была интересна не только голова майора. Науке был интересен весь майор, даже если драгоценные его внутренности и были, так сказать, в образцовом порядке.
«Нет, братец, — думал Бурков, — не выйдет. Ты сейчас предъявишь мне (и науке, конечно,) свой драгоценный ливер! Обязательно предъявишь, даже если он у тебя на все сто! Безусловно жаль, что такой идеальный материал пропадет зря, но тут уж ничего не поделаешь. Главный сказал: нельзя… Ты, майор, как выяснилось, был человеком немаленьким. Вон какие люди дрожат над тобой, как над сокровищами… Так что твое внутреннее, хе-хе, «содержание» — хочу я этого или не хочу — должно остаться при тебе во избежание скандала. Ладно, мы люди подневольные. Нам приказали — мы исполнили. А все-таки жаль: такие почки пропадут! А печень какая! Ну страна, ну идиоты, не умеют деньги считать, и все тут! Можно сказать, национальное богатство в землю зарывают! Ну да ладно: пожалуй, приступим!»
ОН висел над телом где-то под потолком и не мог понять, как ЕМУ ВОЙТИ. В том, что это была именно его оболочка, он уже не сомневался. ОН знал ее и прежде, а теперь, лишь бросив поверхностный взгляд на нее, моментально вспомнил.
Нужно было немедленно входить в нее, но как? Как это можно было сделать? Где был тот вход, тот канал, по которому ОН должен был прорваться к СЕБЕ?
Человек в белом халате стоял над его безжизненной оболочкой с огромным ножом в руке, стоял и явно примеривался к низу его живота.
Нет, этого нельзя было допустить!
Если только он сделает свой длинный — от паха до горла — разрез, тогда уже невозможно будет ВОЙТИ. Тогда ЕМУ уже никогда не вернуться.
ОН заметался над оболочкой и вдруг в отчаянии бросился на нее. Бросился… и пролетел насквозь, не найдя, за что зацепиться. ОН еще раз попробовал войти через ногу, потом через грудь, через голову…
Да, через голову!
Именно через голову, через затылок! Но тут был какой-то мощный черный сгусток — какая-то плотная материя, от которой веяло ледяным холодом…
А человек в белом халате, хищно раздувая ноздри, уже погрузил острие ножа в пах безвольно застывшему на мраморном ложе телу. Еще мгновение и он… И ОН буквально свалился на прозектора, войдя в его мозг.
Внезапно в голове Буркова всплыл раскаленный докрасна утюг, лежащий на парадно-выходных брюках прозектора, уже дымящих, как крематорская труба.
«Да она мне там костюм сожжет! — мысленно возопил Миша. — Как пить дать сожжет! Опять включенный утюг дура такая оставила — да еще прямо на брюках!… Да что это я? При чем здесь брюки? Она их еще утром погладила. Глупости какие в голову лезут… Нет, не глупости! Сожжет, обязательно дырищу на заднице сделает!… Да нет же, с какой стати? Она такая аккуратная и хозяйственная… Как же аккуратная! Дурная она, дурная и сварливая! Спалит, не только брюки, весь дом спалит!»
В прозекторе Буркове совершенно неожиданно образовалось два фронта, между которыми шла невидимая брань.
Одна из противоборствующих сторон всячески успокаивала прозектора, настаивая на том, что все это бред, вялотекущая шизофрения, что жена, да хотя бы из скупости, просто не позволит себе прожечь на его костюме даже маленькую дырочку. Но другая сторона подзуживала его и всячески намекала на то, что жена Буркова — необыкновенно сварливая и зловредная баба, причем способная на любые подлости. В результате прозектор решил, что будет, наверное, даже очень хорошо, если она спалит ему брюки, но зато не тронет квартиры!
Он отбросил эти навязчивые мысли об утюге и, недовольно хмыкнув, уткнул острие ножа в майора, намереваясь наконец-таки сделать глубокий разрез вдоль всего его тела…
Но тут ему вдруг стало до слез жаль своего парадно-выходного костюма.
ebooksa