Еве стало хорошо в этом доме, где все почти так же, как в ее батьковском, — вот и отец любил сидеть у торца стола, только клал рядом большую деревянную ложку и стукал ею по лбу для острастки каждого, кто лез в чугунок с картошкой без очереди. У них тоже была большая семья, прокормить ее с тех несчастных моргов поля, на которых гнул спину отец, было нелегко. И в то же время Еве болезненно хотелось, чтобы майор или его жена Валя хоть как-то выказали ей недоброжелательство, показали превосходство. Но майор был приветлив, ободряюще поглядывал на нее и даже извинился, что на столе так скромно — нечем и угостить.
Дети отправились спать, и слышно было, как в соседней комнате Валя укладывает их в кроватки. Майор закурил, он не торопился начинать деловой разговор, выдерживая сельский этикет: когда гость сочтет нужным, тогда и скажет, зачем пожаловал.
— У нас тоже была большая семья, — сказала Ева, — батько, ненька, дидусь, трое хлопцев и нас четверо — девчаток… — Молодая женщина вдруг глянула майору в глаза и тяжело, словно снимая непосильную ношу, сказала: — Ну, вот я и пришла. Что делать, подскажите? Коханый по лесам прячется, а дочка растет, и мне такая жизнь ни к чему. Видно, злая ведьма на мою долю ворожила. Ходила в церковь, молилась — не помогает. Теперь к вам пришла, пан майор.
— Товарищ майор, — поправил начальник райотдела. — Я не бог, судьбами людскими не распоряжаюсь. А что делать, давай думать вместе.
— Верьте мне, он честный человек, мой коханый. Другого бы не полюбила. И если бы тогда, много лет назад, рядом с ним оказались другие люди, и он стал бы другим.
— Потому и хотим ему помочь…
Они проговорили очень долго. Ева ничего не скрывала. Она была из тех людей, которые, поверив человеку, открывают ему душу.
— А Роман вас знает, — сказала она, — и того молоденького лейтенанта тоже знает…
— Откуда? — немного неестественно удивился майор. А сам подумал: «Конечно же, знает. То мы за ним гоняемся, то он нас выслеживает».
— Все люди про вас только хорошее говорят. Вот он меня как-то и спросил: «Что это за майор такой, эмгебист?» Я ему и рассказала. Ох, если бы я могла слова найти такие, чтобы убедить его!
— Давай попытаемся найти их вместе, — предложил майор. — Лейтенант Малеванный давно хотел твоему возлюбленному письмо написать. Только адреса не знал, не напишешь ведь: «Лес, берлога Ре-на, Чуприне в собственные руки». Отдашь Роману? Захочет — пусть ответит.
Так началась эта переписка между чекистами и адъютантом Рена. Савчук через Еву прислал ответ. Это был листок бумаги, на котором круглым почерком старательного ученика было написано следующее:
«Письмо твое, друже лейтенант, получил и благодарю за внимание к моей скромной персоне. Никто еще нз эмгебистов мне писем в лес не писал, а ты не погнушался послать весточку бандиту, как вы нас называете. Во первых строках моего письма сообщаю, что я жив и здоров, а тебе того не желаю, потому что на земле украинской вдвоем нам места нет: или ты, или я. Письма писать ты хорошо выучился. Все изложил: и про политический момент и про счастье народа. Только одного тебе не понять, что я в своей вере годами утверждался, свою правду годами искал, и не тебе меня пошатнуть в том, во что верю и на чем стою. Выследили, вынюхали вы мою дружину и дочку и думаете, что и меня на крючок поймали? Не надейтесь, я не та рыбина, которая сама в сеть плывет. Во имя своей борьбы мы не жалеем ни себя, ни своих детей. А „гражданином“ меня не называй, так у вас арестантов зовут, меня же вы еще не поймали…»
Малеванный никак не мог понять, всерьез это написано или для того, чтобы поиздеваться над ним, попортить нервы.
Майор успокоил:
— Красуется Роман. Показывает: сам черт не брат… Судя по тому, что мы о нем знаем, Чуприна гораздо умнее. А это письмо — пробный шар, хочет знать, что мы предпримем дальше. Собираешься ответить?
— Напишу, что он дурень, — со злостью сказал Малеванный.
— А чего ж, — неожиданно согласился майор. — Только начни вот так…
Майор хитровато подмигнул Малеванному и начал диктовать:
«Роман! Если тебе не подходит обращение „гражданин“, то не знаю, как тебя и величать. Товарищем тебя назвать не могу — какие мы товарищи? Употреблять ваше обращение „друже Чуприна“, сам понимаешь, мне ни к чему: и не друг ты мне, и покрыли вы это хорошее слово позором. Разве ж не бывало так, что Рен приказывал: „Повесить!“, а какой-нибудь бандит-сотник тянулся перед ним: „Послушно выконую, друже провиднык!“»
ebooksa