— Почему меня не предупредили? — спросил я.
— Я проболталась, — сказала Ляззат. Она снова взяла меня в «замок».
— Зачем?
— Ты не рад?
— Это работа, — сказал я. — Если посылают довесок для контроля, подошел бы Притулин.
— У Притулина своя кампания, у меня своя. Моя сильнее, поэтому довеском меня назначат.
Я во второй раз за время нашего знакомства подумал, как славно было бы путешествовать с Ляззат. Любовницей и дочерью. Она сильная, и на неё я бы действительно положился.
Но все это в ней — ложь. Ее ложь. И в постели ложь? Про постель, приходилось признаться, так я не думал. Давал слабину. И тут услышал:
— Фима, я, наверное, люблю тебя.
Слава Богу, она обращалась к выдуманному в Москве чучелу, а не ко мне.
— Я не Фима, — ответил я. — Только его оболочка, мои душевные качества…
— Мои такие же. Забудем про них, — сказала Ляззат.
Во второй раз мы проснулись почти в сумерках. Для кого-то минул рабочий день. Нас никто не побеспокил. Ни Ибраев, ни Жибеков. Натура человеческая, говорил Конфуций, в основе своей благородна.
Я зажег лампу на тумбочке и поднес к глазам надтреснутый циферблат «Раймон Вэйл». До похода в бар «Шале» оставалась уйма времени.
Интересно: увяжется ли за мной Ляззат?
Она щурилась на свет лампы, положив подбородок на мое плечо.
Номера своего личного телефона в конторе Притулин мне не давал, конечно. Посторонние в подобные службы звонят через центральный входной и контролируемый телефон.
Интересно: когда Ляззат донесет за эту оплошность на Притулина? И кому?
— Пожалуй, встану наконец-то, — сказала она. — Это ужас, что мы творим… Ты не почистишь мою пушчонку, пока я поплещюсь в ванной и потом прогуляюсь немного?
Иногда мой космополитизм мне же внушает отвращение.