Когда он сел, я приметил лысину, прикрытую редкими прядками, начесанными с виска. Их слегка задирало сквозняком. Растянулись тонкие губы. В углах ничего не выражающих глаз возникло по морщине. Действительно, как на резиновой маске. Он улыбнулся, должно быть.
— Я подполковник национальной безопасности Бугенбай Ибраев, — сказал казах. — Кто вы?
Он давал мне время подумать. Ел клубнику в сметане, запивая глоточками кофе с молоком. Угощение материализовалось на столе за полминуты до его появления на стуле рядом со мной.
От типа буквально тянуло смертью. Танцовщицы из «Стейк-хауза». Усмана. И, не исключено, моей. Отчего бы и нет? Заполучи я заказанные Шлайном документы, неприкасаемые здесь репутации, словно поставленные на ребро и в ряд костяшки домино, попадали бы, начиная с первой тронутой. И одна, конечно, символизировала бы поверженного подполковника. Так что пощады не приходилось ждать.
Дико поверить, будто он не запрашивал Москву, сообразив, что я полный тезка полковника Ефима Шлайна. Да только что-то уж просто все складывается. Заказчик, пославший меня, выходит, здешних за дураков держит, тогда как на самом деле это, наверное, не совсем так… Ибраев сказал это, доев клубнику и задумчиво гоняя кофейную гущу в крошечной чашечке, которую вертел между пальцами, жесткими, как грабельные зубья.
Я молчал. Действительно: а что говорить?
— Ефим Шлайн благородный человек. Он собирается вас вызволять, сообщил Ибраев.
Удар, который я получил, в бангкокской конторе моего первого босса, майора Випола, назвали бы «кошачья лапка». Здешнего термина я не знал. Практически невидимый, удар нежен молниеносностью — боль приходит секунд через десять. Другие его преимущества: ни следа на теле и без клинических последствий для поджелудочной, печени, селезенки и остального подобного. Щадящий, одним словом. Известно, что со сломанным ребром человек продолжает ходить и поднимать не слишком тяжелое.
Никто и не заметил случившегося. А я опять промолчал.
Все-таки он зря так поступил. Эту боль я буду чувствовать долго. Я, признаться, не обращаю внимания на увечья и физические страдания. Форсированный допрос есть допрос и из-за того, что он — форсированный, обижаться не приходиться. Ибраев же унизил мое профессиональное достоинство. Он меня бил. В ресторане, прилюдно. И он знал, что я понимаю это ещё не допрос, меня просто бьют.
Унижение стараешься скрыть в любых обстоятельствах. Я и старался. Двинул мельхиоровый кофейник к себе и, чувствуя, как его ничтожная тяжесть отдается в развороченном боку едва выносимой болью, нацедил себе кофе.
— Это не разорит ваш бюджет? — спросил я Ибраева.
— Конечно, попейте, — сказал сукин сын. — Спасибо, что снизошли до разговора.
Я плюнул в чашку и медленно сцедил кофе ему на брюки.
— Подмоченные штаны так забавно смотрятся…
Договорить не дал, если я верно разобрал, прежде чем он меня вырубил, кудрявый француз с итальянским именем Энцо, сорвавшийся из-за соседнего столика.
В восемьдесят восьмом году майор Випол поручил мне разобраться с делом о похищении с целью вымогательства гонконгского миллионера Тимоти Вилнера из виллы, снятой им на островке Майтон в Андаманском море у таиландско-малайзийской границы. Расследование вела полиция, интерес нашей конторы был чисто маркетинговый. Випол предполагал наплыв клиентуры из Гонконга, готовившегося прекратить существование в качестве британской колонии. Гонконгцы с деньгами присматривали места для переселения куда-нибудь неподалеку в преддверии передачи территории красным китайцам, и мы получали запросы относительно условий безопасности проживания в разных местах, в том числе и на Майтоне.
Випол отрядил меня, принимая во внимание мое русское прошлое. Тимоти на самом-то деле был Тимофей, а фамилия его звучала вполне по-петербургски — Вельнер. Это по-английски она читалась «Вилнер». Показания Тим, как он попросил себя называть, давал тайским агентам через переводчицу, поскольку его английский спустя много лет после выселения из Северной столицы оставался все ещё советским. Встреча запомнилась тем, что Тим, не оправившийся от избиений и усыпляющих уколов, сохранял неистребимую болтливость.
В баре гостиницы «Под соснами» в городке Джорджтауне на малазийском острове Пенанг, куда он переехал после вызволения, Тим два дня не отпускал меня, оплачивая совместные трапезы и выпивки, ради возможности поговорить по-русски. На первой встрече, когда я представился, он сказал:
— Вы знаете, Бэзил, вы мне, конечно, не поверите, но меня выдворяли из родного Союза вместе с великим Бродским. Клянусь здоровьем мамы! Вы, кстати, знаете, кто такой Бродский?
ebooksa