— Из-за него я свет в кабинете дважды включал и выключал, — сказал Жибеков Ляззат. — А это что значит, милая?
— Это значит, товарищ полковник, что машина должна прийти и водитель стоять у двери квартиры через два часа… А говорили, что через час!
— У него проблемы были, пришлось поиграть выключателем, — сказал Жибеков про меня в третьем лице. Он вылил остатки виски из бутылки по стопкам. Но к своей не притронулся. И я не стал брать. Ляззат прихлебнула и поставила.
— Вот вы, Шемякин, из своей цивильной заграницы посматриваете на нас, на полицейских здесь, и полагаете де мол коррупция, взяточничество, неэффективность, дутая отчетность раскрываемости… Так?
Я молчал. Он уставился на меня, выпятив налившиеся коричневатые полные губы. И ждал ответа.
— Восток дело тонкое, — сказал я.
— Восток такое же дело, как и Запад. Не тоньше и не толще… Когда кооператоры устраивали совместные предприятия с большими заводами, какие они деньжата брали? Вот и Жибеков стал эс-пе насаждать, «Орланы», «Беркуты», «Батыры» и все в таком духе, частные охранные предприятия. Для чего? Для того, чтобы в условиях развала всесоюзной ментовки в них кадры старые и опытные сохранить и не дать распылиться по ресторанным сеням и банковским привратницким, да на прочих холуйских ролях, хоть и в коммерции… Для чего, опять спросим себя? Для хорошей оплаты этих кадров в виде красной крыши структурами, которые бы в противном случае платили бы за черную. Я накрыл частный сектор республики именно красной крышей. Красной! И я — кто, выходит? Герой! И цифры снижения преступности, которые завтра на годовом отчете будут названы министром, не дутые… Не дутые! Вот за эти не дутые и квартирка эта глупая…
Он погладил Ляззат по коленкам.
— Ее отчим, скажем… Семью из шести человек спокойно даже в наши тугие времена содержал. И считался неподкупным. Чего же он считался неподкупным? А того, что палаточники, владельцы магазинов да и банчишки кое-какие и кто там ещё ему платили. Он рэкетных волков гонял, потому что сам получал этот рэкет. Получал по-божески, не драл, давал дышать людям… Оставлял им кое-какие деньжата, которые они взлохматить могли, инвестировать то есть в развитие… Это значит что? Это значит, что народ выбрал его, то есть красную крышу. То есть, если по американским меркам, его практически выбрали как шерифа. Да его и собирались выбрать уже в депутаты… Имеем что? Имеем органы, имеем частный сектор и имеем государственную администрацию. То есть треугольник. Золотой треугольник, вот как…
— Золотой треугольник в другом месте, — сказал я. — Между Бирмой, Лаосом и Таиландом. Откуда героин к вам ползет через Пакистан, Афганистан и какой-то ещё стан… Таджикистан и Узбекистан?
Жибеков откинул голову и посмотрел мне в глаза.
— Я не про этот. Я про Золотой треугольник как систему. Ясно?
— Хорошо… Тогда кто же выкинул Усмана Ирисова из системы? И за что?
— Кто его грохнул? — ответил вопросом Жибеков. — И за что? Может, вы, Шемякин, разэтакий умник, знаете ответы на оба вопроса?
— Знаю, — сказал я твердо. Козырная карта второй раз шла на руки за вечер.
— И на второй тоже?
— В особенности. Потому что в отличие от первого, ответ на который и без меня всем известен, этот второй — настоящий, который и следует задавать, потому что этот второй — о судьбе человека. Человека! Этот второй вопрос тем и хорош, что далек от политики, в данном случае вашей с Ибраевым…
Я не мог видеть лица полковника Жибекова, потому что он, как клешнями заграбастав лацканы моего пиджака, сорочку и галстук, притиснул меня к себе. Я видел из-за его плеча только расширенные глаза Ляззат, посеревшие скулы, ставшей заметнее бородавку и поры вокруг нее, пока он жарким шепотом говорил мне в ухо:
— Кто? Кто? Скажи кто, заплачу… Много заплачу!
— Давайте бартер, полковник?
ebooksa