Разведывательно-диверсионная группа. «Филин» – ночной хищник

Но, вот, как-то особенно, запала в душу медсестра Оленька. Ей бы за границей, на подиуме, модели от Армани да Версаче демонстрировать. Эдакая жгучая брюнетка с мальчуковой стрижкой, с ростом под 180 да фигурой, что и Клава Шиффер позавидует, 19-ти лет от роду. А она ворочала — обхаживала огрызки солдатских тел. Филин засматривался на эти идеальные формы, красивые малиново-алые губы и, когда они, ненароком встречались взглядом, тонул в удивительно зеленых глазах. «…Ух, ведьма! Хороша красавица. А грудь размера третьего, если не больше…» — мечтал об Оленьке Филин. И чувствовал, как в районе бедер приподнималась простыня, не иначе как от повышенного кровяного давления…

2 часа ночи. Февраль. Госпиталь. Жарко…

Филину было жарко. Жарко так, что абсолютно мокрая простыня уже валялась на полу, а сам он в каком-то, полузабытьи метался по постели. Пот, ручьями катился по лицу. Толи сон, толи не сон? Какие-то видения, полубред. Горы, палящее солнце, ползущие, за камнями, оскаленные рожи «духов». Тело Филина страдало от боли, вызванной жарой. Он валялся абсолютно голый на насквозь промокшей простыне и бредил. В который раз…

И привиделась ему девушка-амазонка, да такая изящно-хрупкая, что страшно дотронуться. Сами собой вспомнились строки любимого Серёжки Есенина:

Милая не бойся, я не груб, Я не стал развратником вдали. Дай коснуться твоих нежных губ, Дай прижаться к девичьей груди…

— О, да ты из гусар, Андрей свет-Ляксеич? — Амазонка не исчезала, а превратилась в медсестричку Оленьку. — И бабник, конечно же, как все гусары.

Оленька очень придирчиво рассматривала, очень не дурно сложенное, тело, особенно его нижнюю часть.

Филину встало вдруг не по себе, жгучий стыд заполнил всё его естество. Но! Но один его орган, живущий по своим законам, вдруг, совсем не к месту, вздыбился, как хвост мартовского кота. А Оленька, как будто не замечая наступивших перемен, протирала прохладной, мокрой салфеткой лицо Андрея, грудь…

— Но, какой-то ненормальный. Ни разу по заднице не погладил, не попытался под халатик залезть… — И тут её взгляд уперся в… — Да у тебя спермотаксикоз, родной! То-то я замечаю взгляды плотоядные. И что, с таким-то достоинством до сих пор ни разу?

Отбросив не нужную уже салфетку, Оленька медленно расстегнула халатик. То, что скрывала белая ткань Филин себе, конечно же, представлял, но увиденное, совершеннейших пропорций, грациозное тело, превзошло самые смелые его ожидания. Мечта онаниста…

— Ну что ж, поручик, будем лечить!

Амазонка-Олечка стала медленно взбираться на «коня». И тут, какая-то дурная сила вошла в Андрея. Толи гены такие, толи ещё что, но, руки его обхватили талию наездницы и… Напряженное, до звенящего состояния, «копьё» воина, с хрустом пронзило податливую девичью плоть, проникая глубже и глубже…

— Хр-р-р. — Прорычала, как раненная тигрица, амазонка и опала, на грудь Андрея в конвульсиях оргазма.

Только прерывистое дыхание Оленьки выдавало в ней жизнь.

— Ты первый! — Прошептала она.

— Что-о?!

— Дурило ты, поручик. Я говорю, что в первый раз кончила на третьей секунде. Обычно этого не случается вообще. Какие-то вялые мужики пошли. У тебя ведь было много баб, а?

— ???

— Не поднимай бровки-то. Нам ведь много не надо, а за такой секс, любая «Родину продаст», и не важно, дворник он или студент. А ты, вон, орденоносец, малопьющий, как мне кажется… Есенина в бреду читаешь… Но, ты меня бойся, поручик, я изголодавшаяся, а значит ненасытная… Боишься?..

Губы Оленьки целовали Андрея. Его лицо, грудь. Они не оставили вниманием ни одного миллиметра…

До рассвета время пролетело незаметно. Ещё несколько раз тугая, живительная струя Филина орошала Ольгино лоно…