Алмазный остров

22
18
20
22
24
26
28
30

А где она живет?

Скорее всего, в большой шикарной квартире или особняке, – ведь надо же где-то принимать богатых и титулованных поклонников, будучи «баронессой», а в прошлом генеральшей!

Направим стопы именно туда.

* * *

– Ну что же вы, барон… Проходите, и прошу вас, будьте как дома.

Ольга Григорьевна, то бишь Амалия Шульц, обворожительно и ободряюще улыбнулась, взглянув гостю в глаза. Гость, барон Готшильд, банкир из Вены шестидесяти двух лет от роду, имеющий в Варшаве филиал своего банка, робко прошел по персидскому ковру и остановился напротив кресла. В присутствии Амалии Шульц он чувствовал себя пятилетним неуверенным ребенком.

– Присаживайтесь, – проворковала Амалия и дотронулась до руки барона, чем вызвала у него нечто вроде колик в самом низу живота.

– Я, дорогая Амалия… вы позволите мне так называть вас?

– Конечно, – скорее выдохнула, нежели ответила «баронесса», и этот выдох едва не свел банкира с ума. Он еще сильнее заерзал в кресле, потому как естество, до того спавшее у него уже более полугода, проснулось и начинало все увереннее заявлять о себе.

А ведь еще недавно казалось, что все умерло. Вот что делает чувство!

– Я, дорогая Амалия, – сдерживая волнение, повторил Готшильд, – по роду своей деятельности много времени бываю в разъездах. Из Варшавы я должен вернуться в Вену, где проведу несколько дней, а потом мне предстоят вояжи в Берлин, Париж и Лондон…

– Как это замечательно, – заполнила возникшую паузу Амалия и ласково посмотрела в глаза банкира.

Конечно, она прекрасно видела, что творится сейчас с бароном Готшильдом, понимала, что это не тот случай, чтобы торопить события. Барон должен немного помучиться. Будучи женщиной опытной не только в делах, скажем так, противузаконных, но и в любовных чувствах, она прекрасно понимала, что существует огромная масса мужчин, охладевающих к женщинам, причем еще совсем недавно очень желанным, сразу же после свершения главного любовного акта. Она и сама не очень понимала, почему мужчина, овладев женщиной, вдруг остывает, хотя буквально за минуту до обладания готов был ради нее на всевозможные безрассудства и вполне искренне клялся в вечной любви. Казалось, все должно происходить наоборот: овладев страстно желанной женщиной и испытав высшее блаженство, мужчина просто обязан был жаждать испытывать наслаждение и блаженство вновь. Но этого не происходит; точнее, он хочет этого, но… уже с другой женщиной.

Посему умная и опытная Ольга фон Штайн не хотела раньше времени испытывать судьбу. А вдруг барон относится именно к такой непонятной категории мужчин? Нет, уж лучше пусть помучается…

– …а возможно, и Нью-Йорк, – закончил перечисление городов Готшильд. В его голос добавился хрип, отчего на губах Ольги фон Штайн появилась едва заметная улыбка. – И я, – он просительно посмотрел на Амалию, – страстно желал бы, чтобы вы… чтобы мне в моих путешествиях… сопутствовала дама… то есть чтобы вы сопутствовали мне… в моих путешествиях…

Банкир посчитал фразу законченной и вытер взмокший лоб. Слова отчего-то давались нелегко.

– Вы предлагаете мне стать вашей спутницей на время ваших путешествий? – пристально посмотрела на барона Амалия. – Я правильно вас поняла?

– Правильно, – проблеял банкир, не понимая реакции женщины: то ли она уточняет вопрос, то ли сердится на его предложение. Поэтому он быстро и с некоторым испугом добавил: – Конечно, вы будете состоять на моем полном пансионе, и вам будет определено содержание в таком размере, какой вы сами укажете.

– Я не кокотка, милостивый государь, – после некоторого молчания отозвалась Амалия. – Я вдова магдебургского пастора, – слова прозвучали со значением, – после кончины которого получаю пенсион, достаточный для того, чтобы продолжать жить дальше. Конечно, – «вдовица» притворно вздохнула и опустила глаза долу, – мне бы хотелось большего, но ведь сколько людей живут хуже моего и не смеют роптать! Вот и я не стану роптать, и смиренно понесу свой вдовий крест через годы до самой смерти…

– Вы… – Барон едва не задохнулся в буре охвативших его чувств. – Вы просто не знаете себе цену!

«А вот это ты врешь, – усмехнулась в душе Ольга Григорьевна. – Цену себе я знаю…»