— А кто будет санитаром? — вдруг раздался женский голос.
Это была Анна, единственная женщина на собрании. Она куталась в темное одеяло, из-под которого виднелись только ее голова и блестящие глаза.
— Санитарами будем по очереди, — ответил «главный врач». — Хочешь быть санитаркой?
— Хочу, — тихо призналась Анна.
— Ну и будь, — великодушно позволил Карим.
Разошлись с шумом и гамом. Спать никому не хотелось, да и негде было. Лежачих втиснули в переполненные казармы, вызвав поток проклятий и ругани со стороны прижившихся здесь беженцев, хотя они и сами были на птичьих правах.
Умалишенные разбрелись по территории, выпрашивали у офицеров деньги и сигареты. У Лаврентьева вытряхнули полпачки. Курили почти все — и с большим удовольствием. Огоньки вспыхивали то тут, то там. Звучали гортанные голоса, а то и взрывы хохота — звуки странные и непривычные для настороженной тишины воинской части.
Глубокой ночью Юрка-сирота вернулся к пепелищу. Целый день он как неприкаянный ходил по городу, надеясь увидеть Машу. Первым делом он проник в полк, бродил среди палаток беженцев, громко звал ее по имени. Но никто не видел худенькой девушки в мини-юбке. Потом Юра пошел по центральной улице, вышел к штабу Национального фронта, спросил о Маше у разбитных парней с автоматами, которые стояли у входа. «Не видели, брат», — ответили ему.
В лечебнице, освещая путь спичками, он пробрался в палату, где лежало скрюченное тело. Когда он осветил страшный угол, то с ужасом и изумлением обнаружил, что труп исчез. Юрка пробежал по палате, заглядывая под все койки, — черного тела не было. «Но ведь я своими глазами видел! Ведь не померещилось же мне…» Юрка вбежал в соседнюю палату, обыскал и там все углы, но тщетно. Он сел на железную раму кровати и тихо расплакался. «Значит, уже похоронили…» Теперь он понял, что жизнь его закончилась.
В свои шестьдесят лет Кара-Огай чувствовал себя как никогда сильным и уверенным. А к нытью «русской любовницы» относился примерно как к назойливому писку комара. Его возраст имел прекрасные преимущества: он знал, как обращаться со слабым полом. «Люське этого не понять. Ей хочется разъезжать по городу в белой красавице-машине. Чего ездить, куда? На посмешище всему народу? Вон, скажут, любовница старого дурака Огая покатила… В столице ей тоже делать нечего. Подруг пусть сюда приглашает. Пусти ее в Россию, к маме, дочку хочет увидеть. Уедет, а там… Мало ли что там может случиться! Скажет ей старая дура: сиди, не езжай никуда, мы тебе тут мужика найдем, зачем тебе азиат? Ведь так и скажет, старуха чертова… Надо денег ей переслать, пусть лопнет от радости!.. Эти женщины, как куры: один глаз в одну сторону смотрит, второй — в другую, а общую картину ни черта перед собой не видят…»
Кара-Огай ехал не просто на встречу, а на праздник, который он приказал устроить по поводу полного освобождения города от фундаменталистов. Сегодня вечером в пригородном колхозе, которому уже присвоили его, Кара-Огая, имя, соберутся все командиры и самые лучшие боевики. Дома он оставил младшего брата, хотя тот очень просил взять его с собой. «Пусть присматривает за цветочком. Еще надо заслужить свое место среди героев».
А перед воротами поставил зэка Сирегу. Надежный парень, свой, уже успел отличиться. Ему и трофей в награду распределили — почти новые «Жигули», «шестерку». Лидер решил приблизить его. К людям, имевшим тюремное прошлое, у него было неровное отношение.
Они поехали к зданию клуба, на котором еще сохранились коммунистические лозунги, обогнули памятник Ленину, остановились у входа. Человек десять вышли встречать его. Лидер грузно уселся, все разговоры стихли.
— Ну что, ты — хозяин, — Кара-Огай сделал жест рукой в сторону Джеги, — ты и начинай!
Все одобрительно загудели. Джеги вскочил, несколько смущенный оказанной ему честью.
Потом все было именно так, как и представлял себе Лидер: долгие речи, аплодисменты, тосты, восславление его, Кара-Огая, полководческого, политического таланта, щедрого сердца, открытой души, зоркого глаза и твердой руки.
Вдруг у него защемило сердце, он вышел на улицу: со стороны города донесся едва различимый отзвук взрыва, будто дальняя гроза за горизонтом. Но никакой грозы, конечно, быть не могло. «Пацаны, что ли, хулиганят с гранатами? — подумал Кара-Огай. Слишком много оружия бродит по рукам. Раздать легко, отобрать трудно…»
«Поеду домой», — неожиданно решил Кара-Огай.
При подъезде к городу он увидел зарево, отблески которого окрашивали редкие тучки на небе. Кара-Огая поразила эта картина, хотя в последнее время немало повидал он страшных пожарищ. «Беда», — понял он, буквально нутром ощутив холодный ужас.
В той стороне был его дом.