– Зия не была девственницей. Она была проституткой.
– Кто сказал?
– Ее сутенер.
– Брось… Она была целкой. Так что дело ясное. Скажешь мне сейчас «нет» – денег не увидишь, и папик в тюрьму пойдет – мы эту запись сдадим твоим коллегам, а там уж дело техники. И твоей карьере хана придет. Мент – сын сексуального маньяка! Такую лажу сейчас на тормозах не спустят; да и не нужен ты никому, чтобы за тебя задницу рвали. А папика еще в тюрьме додавим… Сначала скажем, что сынок мог спасти, да бросил отца, а потом, когда он переживет все душевные муки и простит тебя (твой отец очень тебя любит, ты это знаешь), тогда зачморим, доведем до самоубийства!
Жесткий стальной голос Ондатра доказывал, что выбор у Геннадия невелик.
– И что ты хочешь? – устало спросил следователь. Ему сейчас было все равно, что от него потребуют, лишь бы поскорее уйти отсюда, стряхнуть с себя этот кошмар…
– Браток наш у тебя в СИЗО сидит. Дело дрянь – мента завалил… Отпусти его.
– Как?
– Твои дела… Я не тороплю. Прикинь, как лучше это сделать, но требование – огради его от любых контактов и сам под него не копай. У меня везде свои люди, я сразу узнаю… За неделю управься, и деньги твои. И папика спасешь…
В холл вошел Гордей.
– Ну, че, узнал? – громко спросил Ондатр.
– Это люди Пантелея работали.
– Понял, кто тебя опустил?.. Пантелей. Да, у него сегодня юбилей. Ладно, иди и думай…
Геннадий поднялся, Гордей всунул ему в руку диск с записью отцовского соития с Зией.
– Гордей, заедь к Пантелею в ресторан, передай от меня букет роз, – велел Ондатр.
«Мерседес» мчался в ночи. Геннадий сидел на заднем сиденье, все еще находясь в состоянии отупения от увиденного и услышанного – отец влез в дерьмо по самые уши, преступники требуют выпустить своего подельника, предлагают деньги…
– Сейчас, начальник, я цветы передам и домой тебя завезу, – обернулся к нему с переднего сиденья Гордей. «Мерседес» встал у сверкающего неоновой рекламой ресторана. Вокруг было тесно от дорогих иномарок, среди которых Геннадий увидел «семерку» Самсонова. Так вот, кто «заказал» его Пантелею! Урод!
– Я здесь выйду, – сказал он и вышел из машины.
Чувствуя, как его переполняет злость, он подошел к машине поэта – сейчас, падаль, ублажает братву в ресторане своими стишатами. И этот слизняк мог стать его зятем! Сука! Он пинком сшиб боковое зеркало, потом поднял с асфальта огромный булыжник и обрушил на окно дверцы – стекло лопнуло.
Не зная, как выплеснуть из себя злость, трясясь в истерике, Геннадий несколько раз ударил кулаком в мягкий металл дверцы – на вмятинах отпечаталась кровь из разбитых костяшек пальцев. Боль в руке прояснила сознание – теперь он знал, как поведет себя дальше. Не на того напали, скоты, чтобы диктовать ему условия. Ах, скоты, скоты, старика подставили… Хрен вы отнюхаете, а не своего братка освободите!