– Видел орудие?
– Понял. Я просто спросил.
– Я смотрю, ты не пьяный, а ведешь себя, как… Э, ты что, обкуренный?
– Все! – Геннадий «сдался» и вернулся к ожидавшей его машине. – Едем дальше.
– Другое дело, – тут же успокоился таксист.
Сидя в салоне, Геннадий не мог отогнать от себя мыслей о расправе над ним в парке, об ошеломляющих подробностях, связанных с отцом, о требованиях Ондатра. Как же отец так облажался и позволил себя втянуть в столь скверный расклад?
И тут же, оправдывая совсем сдавшего в последнее время отца, Геннадий с отчаянием подумал, что в воровскую ловушку, расставленную так искусно, попал бы любой. Сам тоже сел на их крючок. Ох, как все плохо! Но он обязательно справится!
Приехав домой, Геннадий позвонил отцу.
– Ты как, в порядке?
– Отлично, Геша. Работаю.
– Ну, бывай. Я завтра позвоню.
Остаток ночи он просидел на кухне, мучительно размышляя и запивая невеселые мысли крепчайшим чаем.
А утром, когда рассвело, увидел из окна надпись, на стене стоящей рядом гостиницы: «Егоров – позорный фуфел!»
«Ага, позорный… Ладно, посмотрим».
По дороге на работу Геннадий завернул во двор, где жил Самсонов, и остатками эмали в баллончике дописал слово «позорный». Получилось: «Самсонов – фуфел позорный!» После чего поспешил в управление. А все соседи и жители округи теперь знали, что поэт Самсонов и следователь Егоров – позорные фуфелы…
В кабинете сидели молчаливые Ребров и Каузина. Оба были помощниками следователя Егорова.
– Геннадий Андреевич, что с вами?! – воскликнула молоденькая Каузина. Избитый шеф ее поразил – он всегда был такой спокойный и положительный, а тут физиономия в подтеках и синяках…
– Упал, – коротко ответил Егоров. Ему было не до объяснений.
– Нет, правда? – не удержался Ребров, тоже молодой и симпатичный. Геннадий всегда поражался, почему между его подчиненными не возникло служебного романа – оба такие умные и обаятельные.
– Отставить вопросы! Занимайтесь работой.