Шум изумления прокатился по рядам собравшихся, но его неожиданно прервал громоподобный возглас Форстера, в котором рокотал неприкрытый гнев:
— Это измена! То, что вы предлагаете, Хейманс, — государственная измена!
Тут все разом загалдели, кидая неодобрительные взгляды в сторону министра правопорядка.
— Тихо! — Хейманс поднялся со своего места. — Я требую тишины! — Когда крики улеглись, он снова сел. — Вот так-то лучше. Помните, что мы руководство государства, а не ватага распоясавшихся мальчишек!
— Именно поэтому мы обязаны пресечь воплощение в жизнь ваших, Хейманс, безумных идей! — Стараясь сохранить самообладание, Форстер что есть силы вцепился в край стола. — АНК — это не что иное, как коммунистический фронт, сборище самозваных террористов и убийц. Мы обязаны их уничтожать, а не ползать перед ними на коленях, заранее признавая свое поражение.
Президент не обратил ни малейшего внимания на слова своего министра правопорядка, лицо которого побагровело, а обратился к остальным.
— Речь не идет о нашей безоговорочной капитуляции, господа. Это было бы полнейшим безумием.
Форстер попытался было заговорить, но все вслушивались в мягкие, взвешенные интонации президента.
— Но, друзья, мы должны быть разумными. Нам дорого обошлась история с Гавамбой, и мы обязаны сделать все, что в наших силах, чтобы выправить положение. Если переговоры окажутся неудачными, в мире спишут это на несговорчивость АНК, мы же будем ни при чем. А кроме того, эти длительные дискуссии принесут нам очевидные дивиденды. — И он принялся их перечислять: — Снижение внутренней и международной напряженности, новые кредиты из-за рубежа, сокращение военных расходов. Но самое главное, мы сможем заставить АНК отказаться от требования передачи власти большинству, которого они добиваются с упорством, достойным лучшего применения.
Большинство собравшихся вновь закивали, хотя кое-кто делал это с явной неохотой.
— Конечно, я не считаю свое предложение панацеей от всех бед, господа. — Хейманс медленно покачал головой. — Отнюдь нет. Но я считаю, что в нынешней ситуации это необходимый политический маневр. Мы больше не можем опираться исключительно на военную силу. Напротив, мы должны продолжать поиск компромисса, который обеспечит спокойствие нашего народа и сохранит гражданский мир. — Он заметил, как за время его речи изменилось лицо Форстера: неконтролируемый гнев прошел, сменившись холодным, расчетливым взглядом.
— Вы позволите нам обсудить ваше предложение? — Форстер перешел на формальный тон, словно ему было уже безразлично, выиграл он или проиграл.
— У нас слишком мало времени, господин министр, — ответил Хейманс в тон Форстеру. — Если мы хотим спасти эти жизненно важные переговоры, то должны действовать без промедления. К тому же я считаю, что мы уже всесторонне рассмотрели все соответствующие вопросы.
— Ясно.
Хейманс с трудом скрывал удивление: Форстер сдается почти без боя? Это так на него не похоже. Но президент давно научился никогда не упускать возможностей, предоставляемых противником. Он слегка подался вперед.
— Итак, господа, ставим мое предложение на голосование. Стоит ли говорить, что я рассчитываю на вашу поддержку.
Руки быстро поднялись вверх — Хейманс был абсолютно спокоен, уверенный в исходе голосования. За исключением Карла Форстера и двух-трех других членов кабинета, остальные были обязаны своим положением лично президенту и возглавляемой им фракции Националистической партии. И все они были достаточно умны, чтобы не допустить преждевременного политического самоубийства.
Хейманс улыбнулся.
— Прекрасно, друзья. Завтра мы уведомим о принятом решении АНК и другие подобные организации, после чего выступим с заявлением. — Он старательно избегал пристального взгляда министра правопорядка. — Если других вопросов нет, я объявляю наше заседание закрытым.
Все хранили молчание.