Водоворот

22
18
20
22
24
26
28
30

Эмили ван дер Хейден подняла глаза от бокала и улыбнулась — улыбка осветила все ее лицо, зародившись в уголках большого, благородной формы рта и дойдя до ярких голубых глаз. Она поставила бокал на стол и осторожно откинула со лба прядь золотистых, выгоревших на солнце волос.

— Иэн, опять ты так смотришь на меня. Неужели я до такой степени не умею держать себя за столом? — Ее глаза шаловливо блеснули, придав словам шутливый оттенок.

Он рассмеялся.

— Ты же знаешь, ты само совершенство. Тебе надо переехать в Великобританию: там бы ты без труда нашла работу в какой-нибудь частной школе для девочек из благородных семейств.

— Какой ужас! — Эмили сморщила нос в притворном отвращении. Он был чуть-чуть длинноват, придавая ее лицу слабый оттенок несовершенства, необходимый для того, чтобы сделать ее красоту человечной. — Да разве я могу пожертвовать своей блестящей карьерой, чтобы учить избалованных английских девчонок, для чего предназначена та или другая вилка!

Иэн уловил в ее голосе легкую грусть и мысленно выругал себя. И как он не сообразил, что ему не стоило касаться проблем работы! Подобные разговоры и даже мысли отнюдь не доставляли ей удовольствия.

Эмили не была похожа на других бурских женщин. Родившись в Трансваале, в патриархальной семье, она должны была готовить себя к тому, чтобы со временем стать верной и покорной мужу женой, но этого не случилось. С раннего детства Эмили знала, что скорее предпочтет писать, чем готовить, и заниматься политикой, нежели рукоделием. Ее отец, рано овдовевший полицейский чин, так и не сумел привить девочке чисто женские интересы.

И вот, вместо того чтобы выйти замуж, как хотел отец, она продолжила учебу и получила в конце концов журналистский диплом. Четыре года, проведенные в вольнолюбивой среде кампуса Витватерсрандского университета, еще больше отдалили ее от отца с его твердолобыми африканерскими взглядами. Теперь к их спорам добавилась еще и политика.

Обзаведясь дипломом, она отправилась искать работу. Но, оказавшись за пределами замкнутого научного мирка, поняла, что большинство южноафриканских работодателей по-прежнему считают, что место женщины либо на кухне, либо в машинописном бюро.

Отчаявшись найти газету, куда бы ее согласились взять репортером, и не желая признаваться в своем поражении отцу, она была вынуждена поступить на службу в одну из кейптаунских англоговорящих юридических фирм — секретарем. Эта работа давала ей возможность оплачивать квартиру и совершенствовать свой английский, но она ненавидела каждую минуту, проведенную в конторе.

Увидев, что Иэн расстроился, Эмили ласково погладила его по руке.

— Не обращай внимания на мои настроения, Иэн. Ведь я тебя предупреждала. Это моя беда. — Она снова улыбнулась. — Вот видишь, все прошло, и я опять весела. Как всегда, когда ты рядом со мной.

На этот раз Иэн с трудом сдержал улыбку: Эмили удавалось с самым серьезным видом произносить такие банальности, которые заставили бы расхохотаться любую женщину из всех, кого он знал.

— Когда я услышала о пресс-конференции президента, я была уверена, что ты не придешь. Как это ты решился пренебречь таким потрясающим материалом? — Глаза Эмили восхищенно горели. Она воспринимала его работу со странной смесью идеализма и тайной зависти.

— Очень просто. Мне и в голову не могло прийти отменить обед с такой потрясающей, удивительной женщиной!

Она легонько шлепнула его по руке.

— Ерунда! Ты такой лгунишка! Правда, Иэн, разве ты не считаешь, что это сенсация? Хейманс со своей командой наконец-то сообразил, что к чему. Значит, даже verk-ramptes видят необходимость реформ? — Это слово в переводе с африкаанс означало «реакционеры».

Иэн пожал плечами.

— Возможно. Я буду готов поверить во второе пришествие, когда увижу, как Форстер и его друзья-фанатики из АДС проливают слезы на могиле Стива Бико. А до тех пор это всего лишь пропагандистская шумиха.

Эмили грустно кивнула.