Агент силовой разведки

– Встретимся завтра в это же время. Сейчас одиннадцать ровно.

– Что? А-а... Завтра никак не могу. Послезавтра.

– Договорились.

Анри увлекся, знакомясь со списком. Вот он взял в руки вторую страницу, дочитал до середины и словно осекся. Вернулся к первой и тряхнул головой. Переход от утраченных навсегда ценностей к ценностям реальным, которые он описывал, а впоследствии и продавал, оказался настолько плавным, что он этого не заметил. Как будто он ехал на поезде, впереди тупик, и вот стрелочник переводит поезд на другие рельсы, и пассажир этого не замечает, едет себе дальше. Действительно, у Анри сложилось стойкое ощущение целостности, что ли, неделимости коллекции, и он был готов поверить в то, что она некогда была шире. И вдруг его словно током ударило. Он понял причину, по которой была убита его мать. Подтверждением тому могли послужить пустые картинные рамы и выпотрошенные подрамники (они по сей день пылятся все в том же подвальном помещении), его никогда не интересовали мрачные катакомбы – нижней частью музея заведовала его мать, а он был доволен административной работой.

Теперь Анри мог с уверенностью назвать мотив убийства своей матери, но в 1992 году он, изучив коллекцию, сделал один-единственный вывод: из запасника пропали равноценные предметы. О супершедеврах он и подумать не мог.

Об этом размышлял Анри и вечером, и ночью; уснул он только под утро и проспал от силы часа полтора.

Не спал в эту ночь и Вадим Мартьянов. Значит, думал он, Лугано пошел путем сравнения списков, и это же означало, что он вышел на генерала Болотина. Отличный ход. Достойный противник. Но такой ли уж достойный? Он буквально обрушился на Анри; запугал его до смерти или нет – не в этом дело. Он дал возможность Анри связаться с одним из своих друзей и деловых партнеров. А с другой стороны, Анри – единственная ниточка, с которой можно было распутать клубок и добраться до предателя.

Лугано вышел на Болотина, используя тактику «враг моего врага – мой друг», и они не могли не заключить союза. Союз был больше выгоден генералу, поскольку он извлекал пользу из борьбы двух противников – «третий радующийся». У Лугано в лице генерала мощная поддержка. Такие люди, как бывший министр внутренних дел, были способны на «поступок»: опустошить свой бюджет, но цели добиться, тем более что мотив – месть. Сговорившись, Лугано и Болотин были способны порвать врага пополам. Мартьянов и не подозревал, настолько был близок к истине. Если бы он мог увидеть своеобразный, наглядный договор между сторонами, который не был подписан, а порван пополам...

Вадим долго не мог понять, что же еще встревожило его, и наконец сообразил. Лугано прилетел в Тунис по меньшей мере на два дня раньше. Ведь в телефонном разговоре с Габриэлой он назвал дату прилета: 12 августа. Или он что-то напутал?

Габриэла, выслушав его, покачала головой:

– Я точно помню, что он сказал. На уши я пока что не жалуюсь.

– На уши с бриллиантовыми сережками, – дополнил Вадим.

11–12 августа

Было ровно семь, когда Анри позвонил своей помощнице. Он говорил, оглядывая себя в зеркале.

– Я вынужден уехать, Николь.

– Я еду с тобой?

– С какой стати? Нет, ты не едешь со мной.

– Тогда почему ты звонишь мне ни свет ни заря?

– Ладно, извини. Ты головой отвечаешь за музей, поняла?

– Одна голова – хорошо. Жаль, у меня нет второй. – Несмотря на ранний час, в голосе Николь просквозила ирония. – Да, я все поняла.